Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир

Нужно признать, что большая часть вины за этот безысходный кошмар современного мира падает на христиан. Нередко в христианской практике злоупотребляли и искажали идею небесного отцовства. Много легче было использовать Бога как инструмент насилия над другими, превратить Его в земной авторитет, окутанный плащом устрашающей таинственности метафизических размеров, чем — а однажды это произошло в истории — свидетельствовать о Нем мученичеством и жертвенной любовью, как Агнец Божий, закланный за спасение мира! Только Агнец Божий, Богочеловек Христос, и освященные кровью Его — могут принести и приносят истинную свободу человеку и миру. Только одно насилие приносит свободу: насилие над своей ложной природой; и только одна жертва превращает человеческое общество в союз любви — приношение себя в жертву за других. Эта жертва — не самоуничтожение и не уничтожение других, но "обретение" себя и других в святотайне вечно даруемого отцовства и сыновства как тайне взаимного дара и вечного радостного единения силой Духа Святого. Между тем всякий раз, когда христиане оставляли этот узкий, радостно-печальный путь Агнца, заключая союз с "сильными" мира сего, воспринимая их методы, авторитеты и структуры, они оказывались в опасности свернуть на "широкий путь, ведущий в погибель", то есть путь принудительного воспитания и тирании над другими, рабства себе и своим страстям. На этом пути не только ближние, но и Сам Бог становится средством удовлетворения собственного эгоизма (Matic Vojin. Izmene dinamike odnosa prema autoritetu i njene posledice u okviru klinicke psihologije // Psihologija. God X. № 2. 1977. S. 6–9). Вместо того, чтобы быть тем, чем он в действительности является, искаженный Божественный авторитет превращается в средство принуждения и господства. Авторитет, лишенный своего истинного содержания, не в состоянии ни переродить, ни воспитать: он лишь способен создавать слепых, духовно искалеченных карликов.

9. Особенное значение сказанное приобретает для преимущественных носителей небесного отцовства в Церкви: епископа, пресвитера, духовного отца. Господь их оставил и поставил свидетельствовать Его вечное Отцовство и Сыновство, быть их носителями, воспитателями — для тайны Божиего жития — как критерий нашего человеческого существования. Славу, которую Бог Отец передал Сыну, Единородный Сын передал им (ср. Ин 17:8). В этом и заключена сама тайна Священного Предания: она — преемство в Церкви вечной славы Божией от отца сыну, так же, как ее передает вечный Отец Сыну Своему Единородному. Поэтому Церковь по своей природе — Церковь Святых Отцов, пророков, апостолов, епископов, преподобных и мучеников. Святые Отцы сами, своей собственной жизнью свидетельствовали Евангелие Христово и этим приобрели способность быть духовными родителями многих поколений. Таким благодатным свидетельством и явлением тайны небесного Отцовства и Сыновства на земле они делают Церковь живым союзом в Божественном смирении и любви. Они, духовно рожденные, не господствуют над душами насильно, но в муках рождают для Христа. Их воля едина с волей Отца небесного, их жизнь — с жизнью Его Сына Единородного, потому они, достигшие обожения, заслуживают безграничной любви и доверия к своей святой мысли, преображенной в богомыслие. К этому всех нас призывает Симеон Новый Богослов: "научимся искренней вере в Бога, нашим отцам и наставникам в Боге, чтобы иметь сердечное сокрушение, смиренный ум и душу, очищенную от всякого греха слезным покаянием", только так мы можем стяжать блага Божественного света и славы. (Symeon le Nouveau ThEologien. CathEchеses II // Sources ChrEtiennes. 104; CathEch. XVI, 155–160. P. 250) [38]. Святые Отцы свидетельствуют своим примером и опытом об одной истине: жизнь в Церкви, лучше сказать, сама суть Церкви — вера и смирение.

Вечный призыв Церкви, всего ее Предания, следовать примеру Святых богоносных Отцов, ни в коем случае не значит установление некого авторитета, стоящего между Богом и человеком; этот призыв не содержит требования буквального "цитирования" мыслей Отцов или внешнего подражания их делам. Доверие к ним и следование их примеру подразумевают веру в то, что Господь реально присутствует и действует в человеческих душах, во всей человеческой истории, что Он дивен во святых Своих, обитает в них. Они, скрываясь в своем святом смирении, дарят живого, "осязаемого" Бога и образ бытия по Богу. Чтобы на земле могла воплотиться любовь Отца и Сына и Святого Духа, чтобы люди могли стать едины, как и Бог един — в Церкви (а Церковью призван стать весь космос) должны существовать отношения смиренного приношения себя в дар другому, любовного взаимопроникновения и послушания, выраженных словами Христа не ищу Моей воли (Ин 5:30). В этом и есть глубокий смысл следования Святым Отцам: следование смиренным приношением себя в дар самих себя <…> и всей жизни Христу Богу. Как Отец не существует и не может существовать без Сына и Святого Духа, так и человек не может существовать без другого, без ближнего своего, живые без мертвых, сыновья без отцов, родители без детей. Святые Отцы как богоносцы и христоносцы открывают и воплощают эту соборную "онтологию" Церкви, пробуждают во всякой смиренной и верной душе живую память Церкви, помогают ей собрать в себе все историческое и вечное ее существо силой животворящего Духа. Дух Святой — даритель духовной власти, которая подает свободу в Истине, и никак не может быть носителем садистского авторитета. Святые Отцы собой открывают Бога, указывая на поклонение Его имени, которое над всеми именами. Сущность их власти и авторитета в том, что всем своим существом, каждым шагом они радостно восклицают: не нам, Господи, не нам, а имени Твоему! Носители Божественной красоты, красотой Божиего лика, отраженного в них, неизреченной Божественной добротой, пронизывающей каждое их деяние, незаметно и ненавязчиво предстают каждому духовно пробудившемуся человеку мерой его собственного совершенства, как его собственная, ему самому еще неведомая красота. В этом и заключена их родительская преображающая сила, то есть их благодатное отцовство — уподобление отцовству небесному.

10. Если же случится, что епископ, пресвитер, духовник, воспитатель перестают быть такими воистину святыми и духовными отцами, то есть в Боге переродившимися родителями, в муках рождающими своих духовных детей, тогда они могут пытаться прикрыть свое бессилие и бесплодие покровом доверенного им сана, то есть ложным авторитетом, насилием, принуждением и другими внешними эффектами. Это происходит и с любым другим авторитетом, родительским, воспитательным или общественным; тогда принуждение и господство над душами и совестью становятся неизбежны. Так небесное отцовство подменяется ложным, земным, насильственным по самой своей природе, основное свойство которого — уничтожение доверия и любви, рожденной от доверия как единственно здорового воспитательного климата, и человеческого общения в целом. Святая тайна духовного отцовства и святоотцовства подменяется тиранической опекой, из которой вырастают ядовитые цветы рабства, бунта и взаимного уничтожения.

11. Найти спасение от ложных авторитетов, от изуродованного отцовства возможно только вернувшись к истинному, забытому отцовству, принадлежащему Божественной природе и природе человека, созданного по образу и подобию Божию. Если бы Его не было, отцеубийство и следующее из него самоубийство стало бы последним словом в жизни и истории. Без вечного Отца человеческий эрос и сам человек в нем единосущны времени и через это — смерти: время делает смерть содержанием похоти, эроса и, следовательно, человека, который питается только им. Не случайно органическую связь эроса и смерти лучше всех почувствовал именно Фрейд (см. Marcuse H. Eros et Civilisation. Paris, 1968. P. 199–202). Только в сознании, в подростковом возрасте деформированном ложными идеями "страшного" Яхве, а также похоти как влечения к запретному плоду (ср. Быт 2:17; 3:6), порождающему смерть, миф о Эдипе мог приобрести такой масштаб, как во фрейдизме. Фрейдизм по своей сути есть новое согласие с дьявольской ложью о небесном Отце и покорность кровосмесительным объятиям смерти — матери-земли: все здесь соткано из похоти плоти, "похоти очес" (=эроса) и горделивого соперничества с так называемым "отцом-садистом". То же самое (с поправками) представляет собой и марксизм, он — побег от того же корня. Когда Маркс "бросает перчатку в лицо всему миру, желая свергнуть этого исполина-пигмея, чтобы затем, расхаживая по его развалинам, ощутить себя равным Творцу" (См. Клавель М. Величие Маркса // Вестник РХД. № 122. Париж, 1977. С. 94), он делает ничто иное, как попытку тем же магически-змеиным образом осуществить сатанинский план о мире и человеке. Его тайное, судя по всему, интимнейшее желание — "отменить Бога". "Объятый злобой, — вспоминает свою первую встречу с ним Энгельс, — он как будто хочет дотянуться до небесной скинии и разбить ее о землю" (Там же. С. 96). Очевидно, и Фрейд, и Маркс не ведают иного Бога, кроме страшного, для которого человек всегда лишь раб [39]. Отсюда произошел их бунт против Него и создание своего "бога" (libido, революция) по его "образу и подобию".