Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир

Следовательно, тайна хлеба жизни — это тайна Христа и Его вечного присутствия, и нашего кровного общения с Ним. Общение же это осуществляется именно в Литургии. Литургия — это изображение всего спасительного Домостроительства Христова и в то же время знак вечного присутствия Его Самого в нас и среди нас. В Литургии нам открывается Бог Слово как вечноприсутствующий Другой, и все происходящее на ней свидетельствует об этом.

Чем и как свидетельствует? — В первую очередь тем, что она совершается в воспоминание Господа и Спаса нашего Иисуса Христа. Каждое слово, каждая молитва, каждое движение и действие священника и молящихся и дар, который приносится, — все это напоминает о Христе и Его присутствии. Это "воспоминание" не означает просто памяти о прошлом; это не символическое театрализованное представление о чем-то, что произошло когда-то в прошлом. Речь идет о реальной встрече и реальном общении с вечно Присутствующим, о встрече и единении в Нем с Богом, с братом, с природой. На Литургии Бог открывается и предается человеку, и человек предается Богу; принесенные дары — это выражение и отражение этого взаимного дара, свидетельство их любви.

Так Литургия открывает нам триединую тайну жизни: тайну Бога, тайну человека и тайну природы, их истинные здоровые отношения. Впрочем, в этом заключены смысл и сила не только Литургии, но и всего православного богослужения. Богослужение — это отклик человека на Божий призыв. Его сущность, которая открывается в этом призыве и отклике, — именно в этом глубоком ощущении реального присутствия Бога в человеке и человека в Боге. Оно — сама живая память Церкви, память, в которой Божественное Домостроительство силой Духа Святого вечно присутствующая реальность, воплощенная и явленная в Святом Причастии.

Такой богочеловеческий реализм дает и истинный смысл Священному Писанию: оно — Слово жизни, которое открывает вечноприсутствующее в Церкви Слово Божие, оно — Его сила и Его знак. Поэтому и церковные песнопения, и чтение Священного Писания, Слова Божия, во время богослужения, в особенности на Литургии, уже есть некий образ сладостного общения с нетварными энергиями вечноприсутствующего Слова Божия, которое достигает своей вершины в Причастии Тела и Крови Его. Если все созданное пронизано Его логосными энергиями и если все — икона Его таинственного присутствия, возводящая к Первообразу, тем более это — Слово Его святое, Которое открывает Его чудный Лик, воплощенное Духом Святым в нас. Действительно, вся природа, все существа в ней, написанное Слово Божие и каждый человеческий лик — все это тварные иконы нетварного Первообраза, знаки и свидетели Его присутствия. Всякий раз, когда тварное существо осознает и ощущает себя как икона, оно благодаря этому открывает свою самую сокровенную тайну, свой лик, свой смысл, перестает быть закрытым, замкнутым на себе и порабощенным самим же собой, обретая таким образом свободу. Первообраз, образом Которого осознает себя тварное существо, не порабощает и не уничтожает эту свободу: Он, по Своей природе, призывает из неизреченных глубин Своего совершенства к максимальному осуществлению ее полноты. В тот же момент, когда какое бы ни было тварное существо замыкается на себе, оно становится рабом себя самого, утрачивая свою тайну и забывая свое призвание, теряя из вида свой Первосмысл.

Определенно можно сказать, что первородным грехом Адама и Евы было нарушение Божией заповеди и воли. Это не мифологический символ, с помощью которого человек пытается объяснить свое историческое несчастье, это реальная данность в существовании каждого человека. В самовлюбленности, в поиске счастья в самом себе и в сладости окружающего мира каждый человек, подобно Адаму, изгоняет из себя и окружающего творения красоту Первообраза, забывает о ее существовании и скрывается от нее. Но только в сиянии этой красоты он может познать себя, распознать свой истинный образ и познать природу. Следовательно, отчуждение от этой красоты — отчуждение от самого себя: человек, попирая заповедь Божию, попирает и святыню своего собственного существа. Демоническое действие страсти (а страсть — это неправильное, огреховленное отношение к себе и твари) приводит к отчуждению от Первообраза и через это — к помрачению образа. Тогда мир и человек перестают быть иконой, а становятся идолом, глухой китайской стеной между Богом и человеком, между людьми. В идоле, как и в иконе, присутствует вся существующая реальность, но уже как что-то безликое и мучительное, потому что после отчуждения и забвения разрушены первозданные личные отношения, потеряно живое созерцание лика Божия, человеческого лица и лица природы. Все здесь тонет в мрачной утробе забвения, все враждует, чтобы в конце концов исчезнуть в каком-то безликом и безличном единстве. Вот о каком адском бессилии общения с другим философствуют два черепа: живого Сартра и мертвого жреца.

Часть 2

Мы поем: Во свете Твоем узрим свет. Это значит: в Духе Твоем Святом и силой Его узрим свой Первообраз, Слова Твоего, и возрадуемся в Нем вечной радостью — Тебе и себе и всему миру. В этом смысл Хлеба Жизни, Господа Иисуса Христа, Который Своим воплощением вселяется в самую глубину человеческого существа и существа мира и все освящает силой Своего Воскресения, и соединяет все в единую Плоть, Причастием Своим святым Дарам и Своим вечным присутствием во всем, что существует и принимает Его.

Хлеб — это источник жизни, а жизнь — залог вечного радования лику другого и свет, освещающий и открывающий всякое лицо. Поэтому и говорит любимый ученик Христа: В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков (Ин 1:4). Те, кто принимает этот истинный Свет, становятся Церковью, то есть собираются и призываются в радостный и вечный Собор созерцания лицем лицу (ср. 1 Кор 13:12). Этот Свет все собирает в неразлучном единстве и хранит от забвения. Поэтому память Церкви — живая память, и ее Предание — передавание Жизни, Литургия — это земное начало и залог как бы сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор 13:12) вечного взаимного созерцания и в созерцании радования.

Этот святотаинственный реализм и живая память Церкви понимают Хлеб Жизни как тайну Церкви, Святые Таинства Церкви — как "сердце" и "корень" ее членов, Церковь — как Христа, а Христа — как вечно подаваемые пищу и питие тем, кто Его принимает; мудрый Николай Кавасила выражает это следующим образом — "Церковь открывается в Таинствах не символически, но как члены из сердца, как ветви от корня и, по слову Господа, как лозы от винограда. Ибо между ними существует не просто единство имен или аналогия по схожести; речь идет об идентичности самого предмета. Таинство есть Кровь и Тело Христовы, для Церкви Христовой они истинные пища и питие. Причащаясь ими, Церковь не превращает их в человеческое тело, но сама в них превращается, ибо побеждает — лучшее <…> Так, если кто-нибудь мог бы видеть Церковь Христову в той мере, в какой она соединена с Ним и в какой она причащается Его Телом — не видел бы ничего другого, кроме Тела Господня" (Н. Кавасила. Lit. Exp. 38 // PG 150, 452CD-453A). Живая Евхаристическая память Церкви означает соединение и единение Божественного Лика с человеческим и преображение всего человеческого через созерцание и общение с Божественным Первообразом.

Каков же этот образ, этот первообраз Божий, который дается человеку и который хранит эта живая евхаристическая память Церкви? Лицо Божие, которое во Христе открывается, сияет бесконечным человеколюбием. Это человеколюбие обнимает всего человека и этим освещает и просвещает его.

Во Христе между тем раскрывается не только Бог, но и образ истинного человека. Каков он? Это человек, который принимает Бога и открывается Богу всем своим существом, его лицо сияет бескрайним боголюбием. Это человек, который литургически-евхаристически приносит в жертву Богу всего себя и все, что он имеет. Поэтому и слышен непрестанный призыв — сами себя и всю жизнь нашу Христу Богу предадим. Именно в этом непрестанном взаимном предавании и давании и состоит тайна христианского подвига. Как наше существо, наш образ — икона Первообраза, так же и наш подвиг, образ нашей жизни должен быть иконой богочеловеческого подвига Христа.