Военно-медицинская акаМЕДия

Одного из двух представленных ниже друзей звали Димка Тарумян. Димка слыл парнем безобидным, происходил из военной семьи и имел достаточно худощавый вид (достаточный, чтобы вызвать жалость), что лишний раз подтверждало его чистое пролетарское происхождение. Второго товарища за его комический вид именовали кратко и просто — ходячий клоун. Официально же, глядя в национальный гражданский паспорт, выяснялось, что клоуна звали не иначе как Иван Кобаленко. Однако в отличие от Тарумяна Ваня вообще оказался психически неуравновешен, шизофренически агрессивен и катастрофически глуп. Через пару лет его таки перевели на лётный факультет, с которого, ещё через год, с геркулесовыми усилиями начальник факультета и отчислил Ивана вон. В Акамедию же Ивану Кобаленко помогла поступить самая любимая особь женского пола — родная мать, которая в отличие от наследника пользовалась гораздо большим количеством собственного мозга и связи имела не хилые.

Итак, Димка и Ванька возвращались из увольнений всегда несколько раньше остальных. Девушек любимых у них тогда ещё не существовало, поэтому в один из дней они пришли настолько рано, что даже успели попасть на ужин. Поскольку в казарме, кроме дневальных, не нашлось ни одной живой души, то этим двум товарищам не оставалось ничего другого, как пойти на камбуз вдвоём. Не связанный с военными человек может подумать: «Ну и что ж, что вдвоём. Прям трагедия». А я, предвосхитив это, скажу: «Трагедия». И ещё какая. Дело в том, что в те времена первому и второму курсу запрещались одиночные передвижения. Ходить разрешалось только строем. И никак иначе. А если строя нет, то и пищеблока тоже нет (нет ручек — нет мороженого).

Обычно ребята, дабы спокойно передвигаться в одиночку, снимали с дневального синюю дежурную повязку и в случае встречи с патрулём спокойно миновали его, как люди, несущие тяжёлую вахту и лишённые такого прекрасного места, как строй. К слову сказать, у большинства ребят уже к середине первого курса присутствовали личные повязки, и иногда складывалось впечатление, что весь курс несёт службу и постоянно терпит. И тяготы терпит, и лишения. Тоже терпит.

Однако два свежих, новоиспечённых зайчика, столь рано вернувшихся в родные (временно предоставленные Царством) пенаты, повязку с собой не взяли. Причина столь необдуманного поступка могла крыться либо в отсутствии дневального, либо в отсутствии серого вещества в черепушечке вернувшихся. Ввиду юности обсуждаемого контингента автор склоняется ко второму варианту.

Итак, покинув любимую казарму, наши товарищи направились в дорогую желудку обитель, усыпальницу голода и рассадник тараканов — курсантскую столовую. Шли они беззаботно и уже представляли наполненные до краёв тарелки, налитые через борт стаканы, хлеб, намазанный на масло, и бесперебойную работу вилочно-ложечного аппарата.

Проходя мимо доблестной клиники военно-пулевой хирургии и стоявшего рядом с ней памятника уважаемому Сергей Петровичу Боткину, мои коллеги заметили патруль. Хотя, если быть до конца честным, то это не они заметили патруль, а патруль заметил их. При этом последний, может быть, и пропустил бы несчастных прочь, и всё бы обошлось, но снятый головной убор, расположение края штанин на разном уровне и предательски выглядывающий красный носок у Ивана Кобаленко заставили начальника патруля остановить одиночно шляющуюся в столь поздний час парочку.

— Товарищи курсанты, подойдите сюда, — внезапно услышали оголодавшие голос, раздавшийся прямо с неба. Оглядевшись вверх и по сторонам и осознав, что снисхождения сверху ждать вряд ли стоит, они заметили прямо перед носом зелёного офицера и окружающих его двух патрульных. Курсантов третьего курса. Одновременно с этим шапка Ваньки автоматически вернулась на голову. Ещё через секунду поворотливые ноги неохотно доставили свои тела к патрулю.

— Ваши документы, — уже требовательно приказал офицер, протягивая к товарищам открытые мозолеватые ладони (тоже, наверное, много поступал). Товарищи всё ещё соображали, что же такого приключилось.

Не дав себе сообразить до конца о причинах остановки, Дима Тарумян потянулся к нагрудному карману и достал требуемые бумажки. В ту же секунду его приятель Иван вместо похожего действия по выемке документов и передаче их патрулю издал пробуксовку прогарами и стремглав полетел в направлении расположенного рядом Финляндского вокзала, словно хотел успеть на семичасовой поезд до Хельсинки. Он помчался настолько быстро, что уже почти успел скрыться за углом клиники, прежде чем офицер успел прийти в себя и гаркнуть своим медлительным подчинённым собачью команду «Фас!». И то ли у Ивана физподготовка находилась на должном уровне, то ли патрульные уже к третьему курсу отъелись, но силы оказались явно не равны. Пробежав двести метров и скрывшись за углом, догоняющие нехотя признали своё позорное поражение перед первокурсником. Они хотели было кинуть в Ивана камень, но убегающий настолько стремительно разогнался, что и пуля не смогла бы настичь его улетающую спину.

Вернувшись из-за угла, патрульные рапортовали о неудаче, ссылаясь на широко известный факт, гласящий о том, что убегающий всегда быстрее догоняющего. Расстроившемуся было подобным исходом начальнику патруля здесь же вернул настроение протянувший документы Димка. Он, как потомственный военный и преданный дорогому Отечеству сын, не стал стоять спустя рукава. Нет. Товарищ выбежал за угол и, увидев спину стремительно удаляющегося коллеги, обрамлённую ярко сверкающими пятками вперемешку с мелькающим красным носком, набрал в лёгкие воздух и членораздельно что было силы крикнув: «Товарищ Кобаленко, стойте!»

Стойте!.. Товарищ…

в общем…

сдал напарника.

Лекция 6 О ПОЧЕЧКАХ

Конечно же, пробежав добрых две мили, а может, и четыре или шесть (кто же считал-то?), Ваня вернулся обратно в казарму, всё ещё голодный и слегка вспотевший. Желудок спазмировало, тонкую кишку кололо, будто аппликатором Кузнецова, а к горлу подкатила неприятная горечь. Есть хотелось настолько, что за добротный горячий ужин Кобаленко без заминки продал бы всю Родину вместе с Сахалином, Курильскими островами и Новой Землёй с омывающим её океаном. Ну а если ещё и компот с бутербродом предложат, то в придачу можно было легко слить и нескольких не очень далёких родственников.

Однако мысли о еде и обмене на продукты родителей прекратились, когда на пороге казармы Иван уткнулся в нагрудный значок «патруль». За значком хитро прятался начальник патруля, сухопутный офицер медицинской службы. Поскольку отступать не имело ни смысла, ни толку, ни времени, то беглец сдался в руки академического правосудия. Капитана же, записавшего неблагонадёжного курсанта, озарила широкая внутренняя улыбка: план на сегодня он уже выполнил. А с учётом того, что дежурному по Акамедии он доложит о пойманном беглеце, грубо нарушающем воинскую дисциплину, оставшееся время наряда можно будет провести по своему личному расписанию.

Винить же Димаса в сдаче однокурсника патрулю не имелось никакой моральной и технической возможности. Во-первых, Ванька первым бросил своего товарища. Во-вторых, Димка в те года ещё пах молодостью и чистотой души. А в-третьих, грех было не вкозлить Ваню Кобаленко при первом же удобном случае. И не один здравомыслящий курсант Акамедии не упустил бы подобный шанс. И даже самый последний курсант не упустил. Никто бы не упустил.

Товарищ Кобаленко сидел в казарме опечаленный и толком не мог понять, что его больше тревожит: то ли совершенно пустой желудок, который уже не познает прелестей пищи на сегодня, то ли предстоящий наряд вне очереди, в который его обязательно поставят за текущий проступок. Открыв учебное расписание первого семестра и определив, что в наряде он пропускает «нормальную анатомию», Ванька понял, что голод его огорчает шибче.