Мое водолечение

тьму и показывает нам, как все эти перепутанные нити ведут к одному и служат мудрым предначертаниям и

целям Создателя. Пути Провидения неисповедимы!.. Когда я, удрученный годами, бросаю взгляд на

прожитые годы и наблюдаю извилины моего жизненного пути, я вижу, что часто стоял на краю гибели; но

потом, вопреки всякому ожиданию, путь мой осветился лучом призвания, и я имею тем большее основание

превозносить мудрое и любвеобильное Провидение, что оно путем, ведущим, по людскому мнению, к гибели

и смерти, указало мне и бесчисленному множеству других новые источники жизни.

Мне было около 21 года, когда я с путевой книжкой в кармане покинул родину. В книжке было написано, что я

— ткацкий подмастерье; но в сердце у меня еще с детских лет было написано иное, С невыразимой и

страстной тоской мечтал я об осуществлении своего идеала и долгие-долгие годы ждал этого отпуска — я

желал сделаться священником. Итак, я ушел не для того; чтобы направлять и дальше ткацкий челнок, как

того желали и надеялись, а переходил с места на место, отыскивая кого-нибудь, кто бы помог мне учиться. Во

мне принял участие теперь уже покойный прелат Матиас Меркле (ум. 1881), бывший тогда капелланом в

Грененбахе, и два года давал мне частные уроки с таким усердием, что я по прошествии этих двух лет мог

быть принят в гимназию. Труд был не легкий и, как казалось, напрасный. После 5 лет величайших лишений и

напряженной работы я был разбит телесно и душевно. Раз отец приехал, чтобы увезти меня из города, и у

меня до сих пор еще звучат в ушах слова моего, квартирного хозяина: «Послушайте, господин ткач! На этот

раз вы увозите своего сына в последний раз». И не Он один, так думал. Разделяли его мнение и другие. Зна-

менитый в то время военный врач, большой филантроп и великодушный утешитель бедных больных, посетил

меня в предпоследний год моего пребывания в гимназии 90 раз, в последний год— более 100 раз; но моя все

более развивающаяся болезненность побеждала его медицинские познания и готовую на всякие жертвы

любовь к ближнему. Я сам потерял надежду на выздоровление и с тихой покорностью ожидал конца.

Для развлечения я часто с удовольствием перелистывал книги. Случай (пользуюсь этим

общеупотребительным, но ничего не выражающим словом, потому что никакого случая не существует)

подсунул мне под руки маленькую книжку; в ней речь шла о водолечении. Я ее перелистал; там были

написаны невероятные, на первый взгляд, вещи. Вдруг у меня блеснула мысль: «да ведь здесь описано твое

собственное состояние! Я начал перелистывать снова. Действительно, они были похожи, походили как две

капли воды! Что за радость, что за утешение! Новые надежды наэлектризовали мое вялое тело и еще более

увядший дух. Книжка эта сначала была соломинкой, за которую ухватился утопающий; вскоре она сделалась

опорой для больного; наконец, теперь она является для меня вестником спасения, ниспосланным

милосердным Провидением в надлежащее время, в минуту крайней опасности.

Книжка, в которой говорилось о лечебной силе свежей воды, написана была врачом; приемы лечения были

большей частью очень суровы и строги. Я пробовал три месяца, потом полгода; заметного улучшения не

было, но не было и вреда. Это придало мне бодрости. Наступила зима 1849 года. Я снова находился в

Диллингене. 2—3 раза в неделю я выбирал уединенное место и купался несколько минут в Дунае. Быстро я

подходил к месту купания, еще быстрее возвращался домой в теплую комнату. Эти холодные ванны никогда

не вредили, но пользы приносили, как мне казалось, немного. В 1850 году я перешел в Георгианум в

Мюнхене. Там встретился я с одним бедным студентом, которому было еще хуже, чем мне; врач заведения

отказался выдать ему свидетельство о здоровье, так как, по его мнению, студенту оставалось недолго жить.

Теперь у меня был товарищ. Я его посвятил в тайны моей книжки, и мы вдвоем стали взапуски лечиться.

Вскоре мой Приятель получил от врача желаемое свидетельство и жив до сих пор. Я сам крепнул все более и

более, сделался священником и отправляю св. службу уже более 38 лет. Друзья мои, льстя мне, говорят, что

они удивляются силе моего голоса и моей телесной крепости при моем 70-летнем возрасте. Вода стала моим

верным другом; кто упрекнет меня за то, что и я остался ей навсегда верен? Кто сам испытал нужду и

несчастье, тот умеет сочувствовать нужде и несчастию ближнего.

Не все больные несчастны в одинаковой степени. Кто обладает средствами и путями к излечению, тот легко

может примириться с кратковременным страданием. В первые годы таких больных я сам отсылал сотнями и

тысячами обратно. В нашем сочувствии нуждается прежде всего бедняк, оставленный врачами и лишенный

лечебных средств. Огромное количество таких людей я причисляю к своим друзьям; таких бедных и

совершенно обнищавших, не находивших нигде помощи, я никогда не отсылал от себя. Мне всегда казалось,

да и теперь кажется жестоким и бессовестным запирать перед такими несчастными двери, отказывать им в

том источнике помощи, который принес мне самому исцеление и спасение.

Громадное количество больных, еще большее разнообразие их болезней побуждало меня к обогащению

опытом и к усовершенствованию методов водолечения.

Своему первому советнику — вышеупомянутой книжке— я сердечно благодарен за ее первые уроки по во-

долечению. Но скоро уже я помял, что многие способы Применения воды слишком сильно действуют на чело-

веческий организм, устрашают своею суровостью. Прежде все способы водолечения без разбора называли

«лошадиным лечением», да и теперь еще многие из тех, что ругают все то, чего не знают, огульно называют

водолечение мошенничеством, пачкотней и т. п. Я охотно допускаю, что некоторые приемы еще

примитивного, т. е. только что возникшего и не развившегося водолечения приличествуют более одаренному

крепкими мускулами и костями коню, чем слабому творению - человеку, обладающему нежными покровами и

сильно развитыми нервами.

В биографии знаменитого Патера Равиньяяа имеется следующее место: «болезнь его, страдание горла от

напряжения (патер был знаменитый проповедник, исполнявший свой долг в Лондоне, Париже и других

больших городах с чисто апостольским рвением) усиливалась и скоро перешла в хроническую... Дыхательное

горло представляло почти сплошную рану, голоса не было слышно. Целых два года (1846—1848) протекли

для него в бездействий и страданиях. Лечение в различных местах, перемена воздуха на юге — все было

безуспешно. В июне 1848 года патер Равиньян остановился у доктора К. на его даче в долине Б. Однажды

после мессы, в час, когда собрались вместе все обитатели дачи, доктор с озабоченным лицом объявил

собравшимся, что патер Равиньян не выйдет к завтраку, так как чувствует себя хуже. С этими словами он и

сам ушел к больному и сказал ему: «Встаньте и следуйте за мной!» — «Куда же вы меня поведете?» — спро-

сил тот.— «Я хочу бросить вас в воду».— «В воду? — спросил Равиньян. - При лихорадке, при кашле? Ну что

ж, делать нечего, я в вашей власти и должен вам повиноваться!» Дело шло о так называемой внезапной

ванне (Sturz-bad) - очень суровом, но действенном средстве, как говорит биограф. Результат был

удивительный. Уже к обеду доктор с триумфом привел больного, который чувствовал себя превосходно и,

утром еще немой, вечером рассказывал историю своего исцеления».

Это и я считаю чем-то вроде «лошадиного лечения», которого, несмотря на его успех, никогда не применял к

себе и никому не советовал бы пробовать.

Здесь я должен сказать, что согласен далеко не со всеми способами лечения в наших водолечебницах, не-

которые же прямо не одобряю. Последние кажутся мне слишком сильными и, если можно так выразиться,