Театральный роман

ельнул бровью.

– Если у нас ставятся пьесы, больше похожие на оперу… – начал было Романус, но спохватился, что автор сидит тут же, и продолжал, исказив свое лицо улыбкой в мою сторону, – что и правильно! Ибо наш автор понимает все значение музыки в драме!.. То… Я прошу отвести оркестру место, где он мог бы играть!

– Ему отведено место в кармане, – сказал Андрей Андреевич, делая вид, что открывает папку по срочному делу.

– В кармане? А может быть, лучше в суфлерской будке? Или в бутафорской?

– Вы сказали, что в трюме нельзя играть.

– В трюме? – взвизгнул Романус. – И повторяю, что нельзя. И в чайном буфете нельзя, к вашему сведению.

– К вашему сведению, я и сам знаю, что в чайном буфете нельзя, – сказал Андрей Андреевич, и у него шевельнулась другая бровь.

– Вы знаете, – ответил Романус и, убедившись, что Стрижа еще нет в партере, продолжал: – Ибо вы старый работник и понимаете в искусстве, чего нельзя сказать про кой-кого из режиссеров…

– Тем не менее обращайтесь к режиссеру. Он проверял звучание…

– Чтобы проверить звучание, нужно иметь кой-какой аппарат, при помощи которого можно проверить, например, уши! Но если кому-нибудь в детстве…

– Я отказываюсь продолжать разговор в таком тоне, – сказал Андрей Андреевич и закрыл папку.

– Какой тон?! Какой тон? – изумился Романус. – Я обращаюсь к писателю, пусть он подтвердит свое возмущение по поводу того, как калечат у нас музыкантов!

– Позвольте… – начал я, видя изумленный взгляд Андрея Андреевича.

– Нет, виноват! – закричал Романус Андрею Андреевичу. – Если помощник, который обязан знать сцену как свои пять пальцев…

– Прошу не учить меня, как знать сцену, – сказал Андрей Андреевич и оборвал шнурок на папке.

– Приходится! Приходится, – ядовито скалясь, прохрипел Романус.

– Я занесу в протокол то, что вы говорите! – сказал Андрей Андреевич.

– И я буду рад, что вы занесете!

– Прошу оставить меня в покое! Вы дезорганизуете работников на репетиции!

– Прошу и эти слова занести! – фальцетом вскричал Романус.

– Прошу не кричать!

– И я прошу не кричать!

– Прошу не кричать! – отозвался, сверкая глазами, Андрей Андреевич и вдруг бешено закричал: – Верховые! Что вы там делаете?! – и бросился через лесенку на сцену.

По проходу уже спешил Стриж, а за ним темными силуэтами показались актеры.

Начало скандала со Стрижом я помню. Романус поспешил к нему навстречу, подхватил под руку и заговорил:

– Фома! Я знаю, что ты ценишь музыку и это не твоя вина, но я прошу и требую, чтобы помощник не смел издеваться над музыкантами!

– Верховые! – кричал на сцене Андрей Андреевич. – Где Бобылев?!

– Бобылев обедает, – глухо с неба донесся голос.

Актеры кольцом окружили Романуса и Стрижа.

Было жарко, был май. Сотни раз уже эти люди, лица которых казались загадочными в полутьме над абажуром, мазались краской, перевоплощались, волновались, истощались… Они устали за сезон, нервничали, капризничали, дразнили друг друга. Романус доставил огромное и приятное