Три возраста Окини-сан

можно было прочесть три сигнала по военно-морскому своду: «Нет. Не надо. Согласия не даю», «Быстро сниматься с якоря», «Ваш курс ведет к опасности». К этому бесподобному платью я своими руками пришил пуговицы с гардемаринского мундира.

— А что же дальше? — спросил Коковцев.

Глаза Атрыганьева жалобно смотрели на него:

— Дальше был роман, который продолжается и поныне. Сейчас эта гречанка живет в Каире, где я не однажды бывал, никогда не забывая послать ей корзину живых цветов. Потому и расстроился, когда «Наездник» прошел мимо Каира… Помнишь, там шла отчаянная пальба — восстали египетские офицеры!

Коковцеву стало безумно жаль этого человека:

— Наверное, эта гречанка очень любит тебя?

Атрыганьев предложил ему выпить как следует:

— Именно за то, что она очень любит своего мужа…

«Слипинг-кар» (спальный вагон) был почти пустынен; Владимир Васильевич не стал чаевничать, сразу улегся на ночь. Утром на вокзале в Харькове кавторанг купил в киоске ворох свежих газет. Вот и новость! Императрица Цыси вернула опальному Ли Хун-чжану знаки прежней милости — желтую кофту и большое павлинье перо, в котором насчитывалось три радужных «очка"; она поручила своему „Бисмарку“ добыть мир для разгромлённого Китая… Коковцов вышел в коридор вагона, чтобы выкурить папиросу подле открытого окна; земля Украины купалась в белом цветении вишневых садов, и ему невольно вспомнилось расцветание японской сакуры. Возле кавторанга задержался сосед по купе — скромный провинциальный учитель.

— Вы морской офицер и, наверное, знаете больше нашего, — сказал он Коковцеву. — Не означает ли эта японо-китайская война пролог следующей войны — русско-японской?

— Не думаю! — ответил Коковцев. — Того способен разгромить флот мандаринов, но Япония еще не имеет такой морской мощи, чтобы противостоять силам нашей эскадры на Дальнем Востоке. О чем тут говорить, если мы, русские, стационируемся непосредственно в Нагасаки, а Нагасаки, сударь, это ведь под самым боком Сасебо, где и сидит премудрый Того…

За техническую разработку новых торпедных аппаратов (с «совком», мешавшим торпеде уклоняться при выбросе в сторону) он, по возвращении в Петербург, получил тысячу рублей наградных денег. Столица была освещена ярким весенним солнцем, звонко чирикали воробьи, на Невском девушки продавали фиалки.

Ольга встретила мужа восторженно:

— Боже, как я истосковалась по тебе… Владечка!

…Это было время, когда Аляску уже встряхнуло азартом «золотой лихородки», когда в Афинах готовились возродить из древности Олимпийские игры, но внимание России было устремлено на японский город Симоносеки, где должны состояться переговоры о мире; все русские люди удивлялись тому, как быстро и ловко маленькая Япония расправилась с гигантским Китаем. Столичные дворники, тоже (поверьте!) читавшие газеты, прозвали китайскую императрицу не совсем-то уважительно, вроде паршивой собачонки: Цыська!
* * *

И — таково было ее первоначальное имя. Теперь и называлась иначе: Цы-Си-Дуань-Ю-Кан-И-Чжао-Юй-Чжуан-Чэн-Чфу-Гун-Цин-Сян-Чун-Си…