Вешние воды

говорил очень мало; в окошко не выглянул ни разу: живописными видами он не интересовался и даже объявил, что «природа – смерть его!». Санин тоже молчал и тоже не любовался видами: ему было не до того. Он весь отдался размышлениям, воспоминаниям. На станциях Полозов аккуратно расплачивался, замечал время по часам и награждал почтальонов-мало или много, смотря по их усердию. На полдороге он достал из короба с съестными припасами два апельсина и, выбрав лучший, предложил Санину другой. Санин пристально поглядел на своего спутника – и вдруг рассмеялся.

– Чему ты? – спросил тот, старательно отдирая своими короткими белыми ногтями кожу с апельсина.

– Чему? – повторил Санин. – Да нашему с тобой путешествию.

– А что? – переспросил Полозов, пропуская в рот один из тех продольных ломтиков, на которые распадается мясо апельсина.

– Очень оно уже странно. Вчера я, признаться, так же мало думал о тебе, как о китайском императоре, а сегодня я еду с тобой продавать мое имение твоей жене, о которой тоже не имею малейшего понятия.

– Всяко бывает, – отвечал Полозов. – Ты только поживи подольше – всего насмотришься. Например можешь ты себе представить меня подъезжающим на ординарцы? А я подъезжал; а великий князь Михаил Павлович скомандовал: «Рысью, рысью этого толстого корнета! Прибавь рыси!»

Санин почесал у себя за ухом.

– Скажи мне, пожалуйста, Ипполит Сидорыч, какова твоя жена? Нрав у ней каков? Мне ведь это нужно знать.

– Ему хорошо командовать: «рысью!» – с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, – а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты – ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что– жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади – она этого не любит. Главное, говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.

– Как позабавней?

– Да так же. Ведь ты мне сказывал, что влюблен, жениться хочешь. Ну вот, ты это и опиши.

Санин обиделся.

– Что же в этом ты находишь смешного? Полозов только глазами повел. Сок от апельсина тек по его подбородку .

– Это твоя жена тебя во Франкфурт за покупками посылала? – спросил Санин спустя немного времени.

– Она самая.

– Какие же это покупки?

– Известно: игрушки.

– Игрушки? разве у тебя есть дети?

Полозов даже посторонился от Санина.

– Вона! С какой стати у меня будут дети? Женские колифишэ… Уборы. По части туалета.

– Ты разве в этом толк знаешь?

– Знаю.

– Как же ты мне говорил, что ни во что женино не входишь?

– В другое не вхожу. А это… ничего. От скуки – можно. Да и жена вкусу моему верит. Я ж и торговаться лих.

Полозов начинал говорить отрывисто; он уже устал.

– И очень жена твоя богата?

– Богата-то богата. Только больше для себя.

– Однако, кажется, и ты пожаловаться не можешь?

– На то я муж. Еще бы мне не пользоваться! И полезный же я ей человек! Ей со мной – лафа! Я – удобный!

Полозов утер лицо фуляром и тяжело фукнул: «Пощади, дескать; не заставляй