Труд писателя

Каким путем будет развиваться замысел, зависит, конечно, от целого ряда обстоятельств — от классовой природы, идеологии и интересов писателя, воздействия на него литературных традиций, наконец, от того литературного направления, к которому примыкает данный художник. Однако, каким бы разнообразием ни отличались эти пути, замысел всегда играет глубоко плодотворную роль в писательской работе, творчески ее организуя. Точно определяя границы своего замысла, писатель впервые обретает здесь возможность распоряжаться материалом и тем самым рационально планировать всю свою дальнейшую работу. Белинский указывал, что «если мысль поэтического произведения истинна в самой себе, ясна и определенна для поэта, если произведение верно концепировано и достаточно выношено в душе поэта, — то в нем не может быть ни уродливых частностей, ни слабых мест, ни темных и непонятных выражений, ни недостатка в внешней отделке». Организующую писателя роль художественного замысла хорошо охарактеризовал Толстой, только что взявшийся за работу над «Войной и миром». «Я, — писал он А. А. Толстой, — никогда не чувствовал свои умственные и даже нравственные силы столько свободными и столько способными к работе. И работа эта есть у меня. Работа эта — роман из времени 1810 и 20-х годов, который занимает меня вполне с осени... Я теперь писатель всеми силами своей души, и пишу и обдумываю, как я еще никогда не писал и не обдумывал».

Замысел успешно кристаллизуется, если для того имеются благоприятные условия и, в частности, если возникает необходимый для работы импульс, толчок извне. У художника и музыканта такими импульсами могут быть, в частности, световой блик или случайно услышанный кусок мелодии, у писателя они вызываются разнообразными обстоятельствами. Рассказ Аврелия Виктора о Клеопатре, умерщвлявшей своих любовников, порождает у Пушкина замысел «Египетских ночей». Толчком для писателя может быть и увлекшая его научная теория, которую он стремится применить в литературе. Так возникает, например, замысел «Человеческой комедии» Бальзака, базирующийся на сравнении общественной жизни с жизнью мира животных.

Еще чаще могут служить импульсом личные переживания художника. Так, Пушкин в дни своего насильственного говения, в знак протеста против него, создает поэму «Гавриилиада». На Байрона сильно действует вид черного покрывала, окутывающего портрет обезглавленного дожа; через несколько месяцев после того, как поэт увидел его в венецианском Дворце дожей, он решился написать на эту тему трагедию.

Замысел писателя рождается самыми неожиданными и необычными путями. У Л. Толстого он возникает в результате определенных ассоциаций. Так, например, замысел «Хаджи Мурата» связан был с одним впечатлением во время прогулки, когда Толстой увидел искалеченный, но все еще растущий куст репейника: «Вспомнил Хаджи Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее». Чрезвычайно любопытна и ассоциативность замысла «Воскресения»: «Дорогой увидел дугу новую, связанную лыком, и вспомнил сюжет Робинзона — сельского общества переселяющегося. И захотелось написать 2-ю часть Нехлюдова. Его работа, усталость, просыпающееся барство, соблазн женский, падение, ошибка, и все на фоне робинзоновской общины». Так, говоря словами Гёте, «самый ничтожный повод часто дает возможность поэту создать прекрасное произведение».

Этот «ничтожный повод» может быть только внешним и, в конце концов, случайным толчком, который не играет роли в процессе самого формирования замысла. Действительные корни последнего уходят в глубину переживаний и мыслей художника. Замысел «Идиота» создавался у Достоевского много лет — эмбрионы его мы находим еще в «Селе Степанчикове» (образ Ростанева). Судебный процесс Умецких явился лишь импульсом к тому, чтобы Достоевский взялся за реализацию этого давнего замысла. Таков же замысел «Бесов»: он мог бы возникнуть и в том случае, если бы Достоевский не узнал из ряда источников об убийстве студента Иванова. Замысел этого романа был обусловлен растущей ненавистью романиста к «западникам» и «нигилистам». Именно здесь, в сфере классовой идеологии писателя, определяется, будет ли развиваться внезапно возникший замысел или, наоборот, отомрет, не оставив никаких следов в его творчестве.

Если замысел «принялся», в сознании и подсознательной сфере писателя сразу начинает накапливаться нужный ему материал. Этот процесс очень хорошо охарактеризован Фурмановым: «Чувствую себя так, как будто чем-то начиняюсь и заряжаюсь, сам того не зная и чуть подозревая. Внутри происходит нечто совершенно неведомое, само по себе, непроизвольно. Совершается работа, которую не в силах не только превозмочь, но даже понять, определить, уловить как следует...»

В том случае, если замысел возник на заранее подготовленной, разрыхленной почве, он разрабатывается художником вдохновенно, со все большим подъемом его творческих сил. Задумав «Мертвые души», Гоголь испытывает «священную дрожь», как и Бальзак, полушутливо восклицающий: «Поздравьте меня, дети, я вскоре сделаюсь гением!» Первоначальный «вихрь» мыслей и образов скоро сменяется ощущением четкости замысла, органической слаженности его частей. Достоевский пишет: «Материалов у меня бездна. Мысли мои прояснели и установились». Глеб Успенский «поглощен хорошей мыслью, которая... хорошо сложилась... подобрала и вобрала в себя множество явлений русской жизни, которые сразу выяснились, улеглись в порядок». Писатель явственно ощущает в этот момент полноту своих творческих сил, их внутреннюю собранность, мобилизованность.

Советские писатели рассказали нам о возникновении замысла таких произведений, как «Железный поток», «Буря», «Жизнь Клима Самгина», «Василий Теркин». Подготовка эпопеи Серафимовича началась еще до возникновения замысла: увиденный писателем «могучий пейзаж водораздела Кавказского хребта огненно врезался» в «писательский мозг и велительно требовал воплощения». За пейзажем пришло собирание материалов о гражданской войне, но замысла все еще не было. И только случайно услышанный рассказ о Таманском походе «радостно переполнил голову» писателя. «Октябрьская революция наполнила кипучим содержанием столько лет мучивший меня могучий горный пейзаж, для которого я так долго не находил достойного сюжетного наполнения. Меня словно осенило: «Да ты пусти на эти горные кряжи поднявшееся революционное крестьянство. Они же, эти бедняки-крестьяне, действительно тут шли, тут клали головы...» Сама жизнь подсказала мне: «Лепи этот «Железный поток» — недаром тебя там носило, по этим самым местам. И крестьян этих ты хорошо знаешь...»

«Первая и основная мысль» романа «Разгром» была определена Фадеевым следующим образом: «...в гражданской войне происходит отбор человеческого материала, все враждебное сметается революцией, все не способное к настоящей революционной борьбе, случайно попавшее в лагерь революции, отсеивается, а все поднявшееся из подлинных корней революции, из миллионных масс народа, закаляется, растет, развивается в этой борьбе. Происходит огромнейшая переделка людей. Эта переделка людей происходит успешно потому, что революцией руководят передовые представители рабочего класса — коммунисты, которые ясно видят цель движения и которые ведут за собой более отсталых и помогают им перевоспитываться». Замысел «Разгрома» органически связан с тем временем, когда советская литература взялась за подытоживание и осмысление лет военного коммунизма, вооруженной борьбы за власть Советов.

Замысел трилогии «Хождение по мукам» естественно был связан с порою распада старой России, который А. Н. Толстым-эмигрантом воспринимался с необычайной остротой: «В смятении я оглядываюсь, действительно ли Россия пустыня, кладбище, былое место? Нет» и т. д. Трилогия должна была обосновать собою этот взгляд писателя. «Хождение по мукам» первоначально было задумано как небольшое произведение; лишь затем замысел этот стал постепенно, но неуклонно расширяться, вбирая в себя все новые и новые сферы жизни России.