Хроника царствования Карла IX

не смотрят на человека, с которым он разговаривает. И все же в глазах его не прочтешь: ВАРФОЛОМЕЕВСКАЯ НОЧЬ или что-нибудь в этом роде. Нет, нет! Выражение лица у него не столько жестокое и свирепое, сколько глупое и беспокойное. Вы получите о нем довольно точное представление, если вообразите какого-нибудь молодого англичанина, который входит в огромную гостиную, когда все уже сидят. Он проходит мимо вереницы разряженных дам - те молчат. Зацепившись за платье одной из них, толкнув стул, на котором сидит другая, он с великим трудом пробирается к хозяйке дома и только тут замечает, что, выходя из кареты, подкатившей к подъезду, он нечаянно задел рукавом колесо и выпачкался. Я убежден, что вам часто приходилось видеть такие испуганные лица. Может быть, даже вы сами подолгу репетировали перед зеркалом, пока, наконец, светская жизнь не выработала в вас полнейшей самоуверенности и вы уже перестали бояться за свое появление в обществе.

- Ну, а Екатерина Медичи?

- Екатерина Медичи? А, черт, вот о ней-то я и позабыл! Думаю, что больше я ни разу не напишу ее имени. Это толстая женщина, еще свежая и, по имеющимся у меня сведениям, хорошо сохранившаяся для своих лет, с большим носом и плотно сжатыми губами, как у человека, испытывающего первые приступы морской болезни. Глаза у нее полузакрыты; она ежеминутно зевает; голос у нее монотонный, она совершенно одинаково произносит: "Как бы мне избавиться от ненавистной беарнезки {[67]}?" и "Мадлен! Дайте сладкого молока моей неаполитанской собачке".

- Так! И все же вложите ей в уста какие-нибудь значительные слова. Она только что отравила Жанну Д'Альбре, - по крайней мере, был такой слух, - должно же это на ней как-то отразиться.

- Нисколько. Если бы отразилось, то чего бы тогда стоила ее пресловутая выдержка? Да и потом, мне точно известно, что в тот день она говорила только о погоде.

- А Генрих Четвертый? А Маргарита Наваррская {[68]}? Покажите нам Генриха, смелого, любезного, а самое главное, доброго. Пусть Маргарита сует в руку пажу любовную записку, а Генрих в это время пожимает ручку какой-нибудь фрейлине Екатерины.

- Если говорить о Генрихе Четвертом, то никто бы не угадал в этом юном ветренике героя и будущего короля Франции. У него назад тому две недели умерла мать, а он уже успел о ней позабыть. Ведет бесконечный разговор с доезжачим касательно следов оленя, которого они собираются загнать. Я вас избавлю от этой беседы - надеюсь, вы не охотник?

- А Маргарита?

- Ей нездоровилось, и она не выходила из своей комнаты.

- Нашли отговорку! А герцог Анжуйский {[69]}? А принц Конде? А герцог Гиз? А Таван, Ретц {[70]}, Ларошфуко, Телиньи {[71]}? А Торе, а Мерю {[72]} и многие другие?

- Как видно, вы их знаете лучше меня. Я буду рассказывать о своем друге Мержи.

- Пожалуй, я не найду в вашем романе того, что мне бы хотелось найти.

- Боюсь, что не найдете.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ПЕРЧАТКА

Cayose un escarpin de la derecha

Mano, que de la izquierda importa poco,

A la senora Blanca,