Рыбаки

дверь и отворил ее настежь.

- Кто там?

- Я... я... о-о! - отозвался дрожащий, едва внятный голос, по которому все присутствующие тотчас же узнали дядю Акима.

Хозяйка схватила лучину, выбежала в сени и минуту спустя ввела своего родственника.

Аким действительно корчился от стужи, но только не на печи Кондратия, а в собственной сермяге, насквозь пропитанной дождем; вода лила с него, как из желоба. Он дрожал всем телом и едва стоял на ногах.

- Ну, у-у, совсем, знать, разломило, - сказал Глеб, подпираясь веслом и приподымаясь на ноги. - Принес ли, по крайности, хоть деньги-то?

- У-у-у, - отвечал Аким, прикладывая дрожащую руку к пазухе и принимаясь трястись пуще прежнего.

- Ладно, вижу, - промолвил рыбак (взял деньги, вынул их из тряпицы и сосчитал). - Ладно, - заключил он, - ступай скорей на печку... Много трудов принял ноне, сватьюшка!.. Я чай, и завтра не переможешься: отдыхать да греться станешь?

В этот вечер много было смеху, к совершенному неудовольствию тетки Анны, которая не переставала вздыхать и ухаживать за своим родственником. Но веселое расположение Глеба превратилось, однако ж, в беспокойство, когда увидел он на другой день, что работник его не в шутку разнемогся.

"Вот скучали, хлопот не было, - думал рыбак, - вот теперь и возись поди! Что станешь с ним делать, коли он так-то у меня проваляется зиму? И диковинное это дело, право, какой человек такой: маленько дождем помочило невесть что сделалось, весь распался, весь разнедужился... Эх! Я и прежде говорил: пустой человек - право, пустой человек!"

Предчувствия не обманули Глеба. Дядюшка Аким подавал надежду пролежать если не всю зиму, так, по крайней мере, долгое время. Он лежал пластом на печи, не принимал пищи, и лишь когда только мучила жажда, подавал голос. Так прошло несколько дней.

Раз вечером, когда все семейство рыбака, поужинав, собиралось спать, с печки нежданно послышались раздирающие стоны.

- Чего тебе? - нетерпеливо спросил Глеб.

- Батюшка, - проговорил Аким прерывающимся голосом, - чую... ох... чую, смерть моя близко!.. Не дайте... отцы... помереть без покаяния!..

Глеб кивнул головой Василию, вышел с ним в сени и велел сходить как можно скорее в Сосновку за священником.

Минуту спустя посреди свиста ветра и шума дождя раздались шаги удаляющегося парня.

Василий возвратился с священником поздно в ночь на телеге. Исповедавшись и причастившись, больной как будто успокоился, и несколько часов не слышно было его голоса. Но в полдень стоны его раздались с новой силой. Больной стал призывать по имени то того, то другого. Семейство рыбака, не выключая Василия, который только что вернулся из Сосновки, окружило Акима, уже перенесенного на лавку под образа. Никто не плакал, но ни одно лицо не выражало равнодушия. Все молча, задумчиво смотрели на бледное, изрытое лицо больного, слегка освещенное серым осенним днем.

- Чего тебе, кормилец мой? - спросила Анна, наклоняясь к нему и едва сдерживая слезы.

- Гри... Гришутку!.. -