История всемирной литературы Т.4

Хронику Сисинния писали два придворных историографа, а третий, видимо, лишь завершил ее. Первые 22 главы написаны духовником царя Мехерка Денгелем, который в 23-й главе назван «зачинателем этой книги». Вторая часть хроники принадлежит перу известного поборника католичества, придворному историографу Такла Селасе, впоследствии казненному царем Василидом. Третьему автору принадлежит, по-видимому, лишь заключение, написанное после смерти Сисинния.

Судя по тексту хроники Сисинния, историческое повествование в XVII в. становится более сдержанным, внимание авторов уже не сосредоточивается исключительно на личности царя, исторические события освещаются шире. Образ царя, разумеется, живописуется, как и прежде, положительными красками, но приемы придворных историографов существенно меняются. Они уже не рискуют вступать в прямое противоречие с историческими фактами, а стараются уделить больше внимания событиям, представляющим царя в выгодном свете, и умолчать или упомянуть вскользь о фактах, способных бросить тень на героя хроники. Не случайно такие важные события царствования Сисинния, как принятие царем католичества, деятельность миссионеров-иезуитов, стоявших близко ко двору, массовые восстания поборников национальной веры, не нашли отражения в хронике. Очевидно, общее возмущение в стране против папизма побудило историографов умолчать о склонности Сисинния к католичеству. Нет в хронике и осуждения католицизма. Видимо, авторы сочли за благо обойти молчанием слишком актуальную в те времена тему.

Особое внимание уделено в хронике Сисинния возрождению таких традиционных для идеального облика эфиопского царя черт, как воинские доблести и христианские достоинства. Сисинний всегда побеждает, а если и вынужден отступать, то отступает с честью, являя при этом чудеса силы и мужества: «И его сподвижники бежали, и не остались с ним. После того как все они рассеялись, стал он отступать мало-помалу. И когда преследовали его мусульмане, оборачивался он, как зверь единорог, как львица со львятами, отгонял их, отбрасывал от себя и от сподвижников своих. И не было такого, кто приблизился бы к нему и покусился бы на него, когда он оборачивался так, сражаясь и прокладывая дорогу себе, наподобие льва и зверя единорога». Даже поражения царя изображены как залог будущих побед: «Это поражение царя было ему наказанием от бога, как сказал премудрый Соломон в книге своей: «Ибо наказует бог возлюбленных своих». Ибо царь этот, Сэлтан Сагад, от воцарения своего и до сего времени много раз был победителем над врагами [...] И все эти победы не проходили без того, чтобы не подвигнуть немного сердца царя к гордости и превозношению. И бог единый и господь, наставник наказующий, научил его, как наставляет он смирение и вразумляет слабость естества рода человеческого, дабы не было ни превозношения у победителя, ни посрамления у побежденного, и еще дабы уразумел он, что всякий день силы и день слабости дается от бога, а не от человека. И посему сотворил бог победу галласам и поражение царю». Подобное морализирование весьма характерно для эфиопской историографии — отступая от хроникального изложения хода событий, автор пытается их осмыслить и объяснить.

Под стать воинским доблестям царя и его нравственный облик идеального христианина: «И царь Сэлтан Сагад помиловал его и облагодетельствовал всех людей. После того как узнал царь о своей победе, повелел он не убивать никого из людей, уцелевших в битве, ибо посетило его мягкосердечие господне, несравненное. Ни доброта отца, ни милосердие матери не сравнится с ним, и потому восхваляли его весьма, и славили премного, и благодарили люди, ему подвластные. И еще говорили тогда уцелевшие в битве: „Если бы победил царь Иаков, ни единая душа не спаслась бы. Славу богу, давшему победу царю Сэлтан Сагаду“». Главной задачей авторов хроники Сисинния является, конечно, прославление своего героя, но в отличие от хронистов XIV—XV вв. (например, от хроники царя Амда Сиона) они не просто декларируют добродетели своего царя, а стараются показать их более конкретно, ссылаясь, как мы видим, и на общественное мнение.

В XVII в. историографы проявляют и значительно больший интерес к историческим событиям как таковым. Так, уделяя главное внимание в хронике Сисинния описанию походов и личных подвигов царя, хронисты упоминают и о действиях его врагов и соперников, часто и пространно повествуют об обмене посланиями между царем и могущественными эфиопскими феодалами, подробно сообщают содержание этих посланий. Богатство исторического содержания, строгость стиля и чистота литературного языка позволяют рассматривать хронику Сисинния как вершину эфиопского историографического жанра.

Наряду с расцветом официальной историографии, представленной хроникой Сисинния, в XVII в. начинает развиваться и монастырская историческая традиция. Впервые за пять веков монашества в Эфиопии (XII—XVII вв.) появляются летописи, написанные в монастырях. Если в хрониках царей повествование подчинялось одной цели — возвеличить и прославить государя, то монастырские летописцы изображали главным образом жизнь своего монастыря, а образ царя (в зависимости от его отношения к «черному» духовенству) приобретал иногда совершенно иную окраску, нежели в произведениях официальной историографии.

По мере роста и усиления монашеских конгрегаций, в Эфиопии появляются истории отдельных монастырей. К числу таких литературных памятников относится «Повествование о Дабра-Либаносском монастыре», написанное в 1654 г. Содержание его довольно разнообразно: здесь и сведения из истории Дабра-Либаноса, и отрывки из монастырского устава, и описание обрядов, и рассказы о подвижниках монастыря и т. п. Такую разносторонность содержания можно объяснить тем, что это произведение было первым памятником, известным нам, композиция которого еще не успела сложиться. В разделе, посвященном монастырскому уставу, излагается порядок обрядности богослужения, правила монастырской дисциплины и иерархии. Эта часть «Повествования» весьма пострадала, и текст здесь не вполне понятен. Более интересны, особенно как первая попытка жанра патристики в эфиопской литературе, рассказы о монахах и подвижниках. Рассказы изобилуют чудесами, так как интересы повествователя ограничены строго монастырскими рамками, сведений исторического характера в них почти нет. Историческая часть «Повествования» сохранилась лучше других. В ней идет речь о построении монастыря, о нашествии мусульман, разорении и восстановлении Дабра-Либаноса. Заканчивается повествование 1593 г. Последующие события бурного XVII в. — борьба эфиопского народа против римско-католического засилья, борьба за национальную веру и в конечном счете за национальную независимость — отражены в произведении другого традиционного жанра эфиопской литературы — в «Житии Валатта-Петрос».

Расцвет житийного творчества в Эфиопии приходится на XVII в., и пространное «Житие Валатта-Петрос», знатной дамы, посвятившей себя борьбе с католичеством, можно без преувеличения назвать одним из лучших произведений этого жанра. Оно было написано в 1672 г., спустя всего тридцать лет после смерти его героини, и поэтому представляет собой ценнейший исторический источник, освещающий такие стороны общественной жизни той эпохи, которых предпочитали не касаться авторы официальных хроник. Со страниц «Жития Валатта-Петрос» встает образ убежденной поборницы национальной веры, энергичной противницы царя, твердо и безбоязненно отстаивавшей свои убеждения. Ради борьбы с католицизмом она покидает своего мужа — приближенного Сисинния, постригается в монахини и активно противоборствует католической пропаганде, бесстрашно обличая царя. Это, пожалуй, первое произведение эфиопской литературы, где женщина является главной героиней повествования, наравне с мужчинами активно участвует в общественной и политической борьбе, пренебрегая авторитетом и мужа, и царя. (Правда, в Эфиопии XVII в. монашество было единственной сферой, в которой женщина могла проявить себя как самостоятельная личность.)

К житийной литературе относятся также «Житие царя Иоанна» (1667—1682), которое является интересным добавлением к довольно сухому и краткому списку войн этого царя и церковных событий того времени, помещенных в другом памятнике — «Краткой хронике», и «Житие преподобного Яфкерана-Эгзиэ», имя которого упоминается на страницах «Краткой хроники» в связи с царствованием Амда Сиона (первая половина XIV в.). Палеографические данные и изящество формы позволяют отнести это «Житие» к XVII в., когда житийная литература в Эфиопии переживала период расцвета. Однако удаленность времени жизни героя от времени написания его жития не могла не сказаться отрицательным образом на содержании этого произведения. В отличие от «Жития Валатта-Петрос», повествование здесь гораздо суше, хотя автор постарался оживить текст рассказами о различных чудесах, избегая, впрочем, шаблонов. Заканчивается житие весьма поэтическим плачем учеников на смерть святого.