История всемирной литературы Т.6

Прежде всего отметим окончательное формирование и закрепление некоторых жанров, введенных в американский литературный обиход старшим поколением романтиков. Рассказ, повесть, «морской роман», исторический роман (в его американском варианте) обрели устойчивые эстетические параметры и заняли прочное место в американской литературе. Более того, некоторые из них получили теоретическое обоснование, например теория рассказа, созданная Эдгаром По, или теория романтического исторического повествования у Готорна. В историческом романе стремительно углублялась философская проблематика, интерес смещался к истории нравов.

Принципы «нового историзма» быстро распространились на все виды и жанры литературы, в том числе на поэзию и драму. Характерным примером здесь может служить творчество необыкновенно популярного поэта Г. У. Лонгфелло. В его исторических поэмах («Евангелина», 1847; «Сватовство Майлза Стэндиша», 1858) и «Новоанглийских трагедиях» («Джон Эндикотт» и «Джайлс Кори, фермер из Сэйлема»), над которыми он начал работать в 1856 г., исторические факты как таковые занимают весьма скромное место; история предстает преимущественно со стороны нравов и нравственности, трактуемых в свете этических понятий XIX в., и нередко обретает очертания легенды.

Не менее радикальные преобразования можно наблюдать и в области «морской прозы». Сравнение ранних образцов американского «морского романа» с маринистикой 40-х годов показывает интенсивную демократизацию жанра, в котором обозначается теперь вполне отчетливо социальная дифференциация морской жизни и принципиально иной подход к изображению «морского характера».

Возникла потребность в новых жанрах или жанровых разновидностях. Об этом свидетельствует «Моби Дик» Мелвилла — синтетический роман, с жанровой точки зрения не имеющий прецедента в истории мировой литературы, а также разнообразные повествования, которые можно объединить общим термином «романтическая утопия».

Никогда раньше, если исключить войну памфлетов в конце XVIII в., американская литература не была столь тесно связана с политической жизнью страны. Литературные группировки, как правило, имели ярко выраженную партийную окраску, и сама литературная борьба рассматривалась как один из аспектов борьбы политической.

Сплошь и рядом случалось так, что писатели, бесконечно далекие друг от друга по идейным, философским, эстетическим убеждениям и принципам, неожиданно становились под общие знамена во имя достижения единой социально-политической цели. В качестве показательного примера можно сослаться на аболиционистское течение в американском романтизме. Среди поэтов, гневно выступивших против рабства негров, мы найдем, например, Генри Лонгфелло — почтенного профессора Гарвардского университета, знатока и переводчика европейской классики, популярного лирического поэта. А рядом с ним — Джона Уитьера, фермера, поэта-самоучку, поклонника Бернса, певца новоанглийской деревни и крестьянского труда. В этой же «компании» нам встретится Джеймс Рассел Лоуэлл — бостонский «брамин», возвышенный поэт и язвительный критик. Крупнейшая звезда в этом созвездии — скромная, богобоязненная домохозяйка, обремененная детьми и домашними заботами, Гарриэт Бичер-Стоу. Она была воспитана в строгих традициях пресвитерианской церкви. Ее отец, многочисленные братья, муж, сын — все были священниками. Догматы пуританства, внушенные ей с детства, навсегда остались доминирующим элементом в ее сознании. Уже в ранних статьях, очерках и литературных зарисовках Бичер-Стоу обнаруживаются две тенденции, которые были характерны для всего ее творчества: склонность к морализаторству, к проповеднической наставительности и непреходящий интерес к истории родного края, к жизни, быту и психологии жителей старых новоанглийских поселений. Ее поздние романы и повести — «Сватовство священника» (1859), «Жемчужина острова Орр» (1862), «Олдтаунские старожилы» (1869), «Жители Поганука» (1877) — справедливо относят к школе «местного колорита», в формирование которой она, по всеобщему признанию, внесла существенный вклад.

Сегодня, по прошествии почти полутораста лет, мало кто помнит о ранних очерках и поздних романах Бичер-Стоу. В памяти потомков остался лишь короткий пятилетний период (1851—1856), отданный аболиционистской деятельности. В эти годы были написаны «Хижина дяди Тома» (1851—1852), «Ключ к хижине дяди Тома» (1853) и «Дред, повесть о проклятом болоте» (1856). Из этих сочинений только «Хижина дяди Тома» продолжает и в наши дни волновать и трогать читателя.

Современное литературоведение находит в книге множество недостатков: сентиментальность, проповедь христианской покорности, социальный пацифизм, наивную веру в возможность решить проблему путем нравственного перевоспитания рабовладельцев и работорговцев и т. п. Все это так. Однако слабые стороны романа не могут заглушить его обличительного пафоса, ярко выписанную «живую драматическую действительность» рабства. Писательница представила современникам в конкретных, исполненных реалистической силы образах и сценах весь ужас, всю бесчеловечность рабовладения и, переступая пределы собственных религиозных убеждений, воспела мужество людей, не желающих с ним мириться. В накаленной атмосфере эпохи роман сыграл роль искры в пороховом погребе. Именно это имел в виду Линкольн, когда назвал Бичер-Стоу «маленькой женщиной, из-за которой случилась большая война».

Бичер-Стоу написала «Хижину дяди Тома», Лонгфелло — «Песни о рабстве», Уитьер — «Голоса свободы», Лоуэлл — «Записки Биглоу», Хилдрет— «Белого раба». Эти произведения образовали единый целенаправленный идейный и нравственный фронт, и влияние этого фронта на сознание современников невозможно переоценить.

Существенным фактором, способствующим развитию американской литературы эпохи зрелого романтизма, было зарождение национальной художественной критики, ставшей важной частью литературного процесса. Первыми профессиональными критиками были Эдгар По, Джеймс Лоуэлл, Эдвин Уиппл. В литературных баталиях критики, конечно, сражались в первых рядах. Предметы и поводы, по которым разворачивались жаркие журнальные схватки, были многочисленны и разнообразны, но центральное место среди них, бесспорно, занимал вопрос о национальной американской литературе. Необходимость преодолеть вековую культурную зависимость от бывшей метрополии сделалась очевидной уже в начале века. Десятилетиями раздавались призывы создать свою независимую национальную литературу. Но только в пору зрелого романтизма, когда практически были уже заложены основы самостоятельной американской литературы, со всей остротой встал вопрос о том, какой должна она стать, в каком направлении должна развиваться, что именно должно определять ее «национальность». Началась великая битва за дальнейшую демократизацию литературы, поиски самобытных народных талантов, которые могли бы вырасти в «гомеров масс», говорящих «от имени народа, во имя народа и для народа». По меньшей мере половина всех литературных дискуссий разворачивалась вокруг этой проблемы. В них участвовали и критики, и поэты, и прозаики, от малоизвестных до таких корифеев, как Эмерсон, Мелвилл, Уитмен, По, и даже «старики» — Ирвинг, Купер и Брайант — не остались в стороне.

Двадцатилетие, в пределах которого развивались романтическая идеология и искусство зрелой поры, было временем стремительных сдвигов и перемен в экономической, политической, социальной и духовной жизни Америки.

Самый характер социально-политических процессов этой поры порождал двойственную реакцию. С одной стороны, циничный прагматизм все больше утверждался в качестве моральной основы общественно-политических нравов. Личное богатство сделалось мерилом общественного достоинства; великие демократические принципы были обращены в расхожие лозунги, бесстыдно используемые для достижения отнюдь не демократических целей; беспринципность, демагогия, коррупция стали неотъемлемыми атрибутами политической жизни и межпартийной борьбы. Индивидуальное сознание, ориентированное просветителями на «стремление к счастью», которое уравнивалось теперь со стремлением к наживе, все более попадало под влияние средств массовой информации — газет, журналов, брошюр, листовок, ораторских выступлений на всех уровнях, от уличного митинга до заседаний конгресса. Отсюда тенденция к нивелировке личностного сознания, к его «массовидности» и в конечном счете к конформизму.