Воспитание чувств

ическим искусством и гуманитарной живописью, стал фотографом, и на любой стене в Париже можно увидеть его изображение – крохотное туловище в черном фраке и огромную голову.

– А что твой друг Сенекаль?

– Исчез. Не знаю! Ну, а твоя великая страсть – г-жа Арну?

– Она, должно быть, в Риме вместе со своим сыном, лейтенантом.

– А ее муж?

– Умер в прошлом году.

– Ну?! – сказал адвокат.

Потом, ударив себя по лбу:

– Кстати, на днях я встретил в магазине милейшую Капитаншу, она вела за руку мальчика, своего приемыша. Она вдова некоего г-на Удри и страшно растолстела, прямо чудовище. Какое падение! А какая у нее была когда-то тонкая талия…

Делорье не скрыл, что в свое время удостоверился в этом, воспользовавшись ее отчаянием.

– Ты, впрочем, сам мне разрешил.

Эта откровенность восполняла то молчание, которое он хранил о своей попытке по отношению к г-же Арну. Фредерик извинил бы ее, раз она не удалась.

Хотя открытие это несколько раздосадовало его, он сделал вид, что ему смешно, а подумав о Капитанше, вспомнил про Ватназ.

Делорье никогда не встречался с нею, так же как и со многими другими, бывавшими у Арну; но он прекрасно помнил Режембара.

– Жив он еще?

– Еле дышит. Каждый вечер он непременно тащится с улицы Грамон до улицы Монмартр, обходит все кафе, слабый, сгорбленный, разбитый, – настоящий призрак.

– Ну, а Компен?

Фредерик весело вскрикнул и попросил бывшего комиссара временного правительства открыть ему загадку телячьей головы.

– Это ввезено из Англии. Желая высмеять праздник, который роялисты справляют тридцатого января, независимые учредили ежегодный банкет, на котором едят телячьи головы и пьют красное вино из телячьих черепов, подымая тосты за истребление Стюартов. После термидора террористы основали такое же братство; это указывает, что глупость плодовита.

– Мне кажется, ты стал совсем равнодушен к политике?

– Такие уж годы! – сказал адвокат.

И они стали подводить итоги своей жизни.

Обоим она не удалась – и тому, кто мечтал о любви, и тому, кто мечтал о власти. В чем же была причина?

– Может быть, в недостатке прямолинейности, – сказал Фредерик.

– Что касается тебя, то, возможно, это и так. Я же, напротив, был слишком прямолинеен, не считался с множеством мелочей, которые важнее всего. Я был слишком логичен, а ты слишком чувствителен.

Потом они стали винить случайности судьбы, обстоятельства, время, в которое родились.

Фредерик заметил:

– Не о такой будущности думали мы в былые дни, еще в Сансе, когда ты собирался написать критическую историю философии, а я – большой роман из истории Ножана на средневековый сюжет, который нашел в хронике Фруассара: «Как господин Брокар де Фенестранж и епископ города Труа напали на господина Эсташа д'Амбресикур». Помнишь?

И, углубляясь в воспоминания молодости, они к каждой фразе прибавляли: «Помнишь?»

Они снова видели двор коллежа, часовню, приемную, фехтовальный зал внизу около лестницы, лица классных наставников и воспитанников,