История всемирной литературы Т.2

Католическая церковь испытывала в изучаемый период все более усиливающийся нажим со стороны королевской власти и империи (спор об «инвеституре»). Эта напряженная борьба приведет к ощутимым результатам, к отпадению от власти Рима целых государств значительно позже; а в XII и XIII вв. все заканчивалось очередным компромиссом (например, Вормский конкордат 1122 г.). Однако нельзя не учитывать секуляристские тенденции, обнаруживаемые в деятельности светских государей.

Значительно более серьезными были споры, сотрясавшие католическую церковь изнутри. К XII в. относятся первые ростки свободомыслия, уничтоженные в следующем веке благодаря деятельности «столпов схоластики», но оказавшие (как и ряд современных им еретических движений) некоторое воздействие на литературу. Речь идет в первую очередь о научной и преподавательской деятельности и о сочинениях замечательного французского мыслителя и писателя Петра Абеляра (1079—1142). Он не выходил за пределы веры и схоластики, но он стремился рационализировать веру и противопоставлял церковным догматам свободный разум и совесть. В охватившем схоластику споре об «универсалиях», т. е. общих понятиях, Абеляр занял сторону номиналистов, утверждавших, что первичны лишь конкретные предметы, «универсалии» же не более чем слова, имена. Тем самым Абеляр, как и другие номиналисты, придерживался стихийно материалистической точки зрения (в ее средневековом преломлении), тогда как его противники, так называемые «реалисты», отстаивали первичность идей и вторичность материи.

С осуждением Абеляра католической церкви не удалось разделаться с номинализмом. В следующем веке, веке пышного расцвета богословия и схоластики, его пылким сторонником заявил себя шотландский монах Дунс Скот (ок. 1265—1308). Вообще в XIII в. вольнодумные тенденции в западноевропейской духовной жизни, несмотря на активизацию католической ортодоксии, были довольно сильны, выдвинув такого замечательного мыслителя, как Сигер Брабантский (ум. 1282).

Абеляр не дожил до этих споров. Он — представитель более ранней эпохи, когда философская мысль не достигла еще высот, заставлявших предчувствовать близость Возрождения. Но для своего времени он остается наиболее оригинальным и глубоким мыслителем.

Учение Абеляра, пользовавшееся огромной популярностью в среде учашейся молодежи и заставившее обрушить на автора не только полемические аргументы столпа ортодоксальной догматики Бернарда Клервоского, но и прямые санкции папского Рима, смогло возникнуть именно в XII столетии, когда все более ощутимо складывалась новая и несравненно более свободная человеческая атмосфера, благоприятная и для серьезных ученых занятий, и для глубоких философских раздумий. Эта атмосфера знания и мысли распространялась в больших городах, на протяжении XII в. основывавших свои университеты — новые учебные заведения, в программах которых заметное место занимали светские науки (циклы «тривиума» и «квадривиума»). Их преподавали, правда, еще по старинке, прежде всего опираясь на теологию и схоластику. Но эти светские (или полусветские) школы противостояли школам соборным и монастырским. Тем самым образованность, оставаясь в идеологическом подчинении церкви, во многом избавлялась от ее опеки организационно.

В период раннего феодализма монополия на изготовление рукописных кодексов как духовного, так и светского содержания принадлежала исключительно монастырям. В эпоху развитого феодального строя, отвечая растущим запросам общества, где число образованных людей заметно росло, монастырские скриптории на первых порах было расширились. Но возникли и новые мастерские по изготовлению рукописных книг. Иногда они создавались при дворцах крупных феодалов, но крайне редко: значительно чаще — при университетах и вообще в городах, где переписчики, миниатюристы, переплетчики в конце концов объединялись в цехи. Очень рано в деле производства книги наметилась специализация: в одних мастерских изготавливался пергамент, в других — кожа для переплетов, в третьих — металлические застежки и т. д. Изготовление книги становилось промышленностью, и с ней уже не могли конкурировать старые монастырские скриптории, которые после некоторого оживления вскоре стали приходить в упадок.

Усложнение и расширение книжного дела отразило не только рост образованности и культуры, но и изменение вкусов, которое можно определить как эстетизацию восприятия действительности.

Хартия об основании Сорбонны

1256 г.

Понятие изящного, красивого проникает в эстетику, в быт. Усложняется, во многом эстетизируется этикет, становится более пышным, красочным внутреннее убранство жилища (как рыцаря, так и зажиточного горожанина), новая строительная техника (готика) позволяет достигать небывалых пластических эффектов. В искусстве и литературе появляется — впервые в средневековой Западной Европе — эстетическое восприятие природы (конечно, еще робкое и наивное). Эстетической оценке, эстетическому переосмыслению подвергается и поведение человека; «красивыми» оказываются не только одежда или изысканная резьба на щите или шлеме, но и поступки, и переживания. Так складывается в высшем классе этика — эстетика поведения и чувства. Теоретики (например, Андрей Капеллан) провозглашают как наиболее возвышенное и благородное «утонченную» любовь, противопоставляя ее любви чувственной, лишенной, по их представлению, необходимой уравновешенности и просветленности, т. е. эстетичности. Возникает культ «прекрасной дамы», и его активно поддерживают просвещенные меценатки — Альенора Аквитанская, Мария Шампанская, Аэлиса Блуаская, Эрменгарда Нарбоннская и др. При их дворах устраиваются состязания поэтов и певцов, культивируются изящные манеры, изысканная любовная поэзия и светская музыка.

Эта яркая, красочная, многообразная придворная культура, действительно во многом пронизанная тонким и глубоким эстетическим чувством, была очень далека от реальной действительности XII и XIII столетий, а лежащие в основе этой культуры идеалы и представления были не соотнесены с действительностью, очень часто достаточно низменной и малопривлекательной в своих проявлениях, а противопоставлены ей. Придворная культура выработала универсальные по своим задачам этико-эстетические законы, предполагая, что по ним будет строиться жизнь привилегированного класса. Эти возвышенные идеалы легли в основу всех самых значительных памятников куртуазной литературы. Но вряд ли кто-либо из авторов и читателей этих произведений воспринимал эти нормы и правила буквально. Возвышенные идеалы бескорыстной храбрости, благородства, щедрости, помощи слабым и обездоленным двигали чувствами и поступками чаще героев книг, чем их читателей. Красочный мир подлинного рыцарства воспринимался и авторами и читателями порой как неосуществимая утопия, причем подчеркивание этой вневременности и внереальности фантастического мира рыцарственности отражало, на наш взгляд, критическое отношение писателей к своему времени, бесконечно далекому не только от пленительной фантастики справедливого царства Артура с его загадочным могучим лесом Броселиандом, чудесными по красоте городами Камелотом и Тинтажелем, но и от простых и человеческих законов братской взаимопомощи, великодушия, доброты, которыми руководствуются рыцари Круглого Стола и герои «авантюрных» романов небретонского цикла. Таким образом, утопичность, противостояние реальной действительности оказываются в куртуазной литературе изначально заданными, что, конечно, не исключает наличия и в рыцарском романе, и в ряде жанров куртуазной лирики отголосков конкретных исторических событий и обилия точных бытовых реалий, верно рисующих отдельные черты жизни привилегированного общества XII и XIII столетий, например, у Жана Ренара или в провансальской «Фламенке» (единственном значительном памятнике романного жанра на этом языке).