Воспитание чувств

шало шелковое платье. Рядом стояла Розанетта.

Об аукционе она узнала от самого же Фредерика. Утешившись, она вздумала воспользоваться распродажей. Она приехала в белом атласном жилете с перламутровыми пуговицами, в платье с оборками, в узких перчатках. Вид у нее был победоносный.

Он побледнел от гнева. Розанетта взглянула на женщину, с которой он был.

Г-жа Дамбрёз узнала ее, и с минуту они пристально с головы до ног осматривали друг друга, стараясь подметить какой-нибудь недостаток, изъян, – одна, вероятно, завидовала молодости другой, а та была раздосадована исключительной изысканностью, аристократической простотой соперницы.

Наконец г-жа Дамбрёз отвернулась с невыразимо надменной улыбкой.

Аукционист открыл теперь рояль – ее рояль! Стоя, он правой рукой проиграл гамму и объявил цену инструмента: тысяча двести франков, потом спустил до тысячи, до восьмисот, до семисот.

Г-жа Дамбрёз игривым тоном издевалась над этой «посудиной».

Перед старьевщиками поставили шкатулочку с серебряными медальонами, уголками и застежками, ту самую, которую он увидел, когда в первый раз обедал на улице Шуазёль, и которая находилась затем у Розанетты и снова вернулась к г-же Арну; часто во время их бесед глаза его встречали эту шкатулку. Она была связана для него с самыми дорогими воспоминаниями, и он умилялся душой, как вдруг г-жа Дамбрёз сказала:

– А! Это я куплю.

– Но вещь неинтересная, – возразил он.

Она же, напротив, находила ее очень хорошенькой; аукционист превозносил ее изящество:

– Вещица во вкусе Возрождения! Восемьсот франков, господа! Почти вся серебряная! Потереть мелом – заблестит!

Она стала пробираться в толпе.

– Что за странная мысль! – сказал Фредерик.

– Вам неприятно?

– Нет. Но на что может вам понадобиться такая безделушка?

– Как знать? Пригодится, может быть, чтобы хранить любовные письма.

Взгляд, который она бросила, пояснил ее намек.

– Тем более не следует обнажать тайны умерших.

– Я не считала ее окончательно умершей. – И она отчетливо прибавила:

– Восемьсот восемьдесят франков!

– Как это нехорошо с вашей стороны, – прошептал Фредерик.

Она смеялась.

– Дорогая, это ведь первая милость, о которой я вас прошу.

– А знаете что? Ведь вы будете очень нелюбезным мужем.

Кто-то набавил цену; она подняла руку:

– Девятьсот!

– Девятьсот! – повторил мэтр Бертельмо.

– Девятьсот десять… пятнадцать… двадцать… тридцать, – взвизгивал аукционист, взглядом окидывая присутствующих и покачивая головой.

– Теперь говорите, что моя жена благоразумна, – сказал Фредерик.

Он медленно повел ее к выходу.

Оценщик продолжал:

– Ну, что же, ну как же, господа? Девятьсот тридцать! Кто покупает за девятьсот тридцать?

Г-жа Дамбрёз, успевшая дойти до двери, остановилась и громко сказала:

– Тысяча франков!

Публика встрепенулась, наступило молчание.

– Тысяча франков, господа, тысяча франков! Больше нет желающих? Наверно? Тысяча франков! За вами!

Молоточек из слоновой кости опустился.

Она