История всемирной литературы Т.4

Военный доклад,

как стихи, твержу нараспев.

(Перевод Е. Витковского)

В середине века патриотическая тема вновь приобретает актуальность. Она раскрывается в это время прежде всего как конфуцианская тема верности долгу вассала. Особое признание получают стихи противников мира с маньчжурским Китаем, призывавших сохранять верность свергнутой минской династии — Хон Икхана (1586—1637), Ли Мёнхана (1595—1645) и Ким Санхона (1570—1652):

Воды, текущие с гор Шоуян,

Печальные слезы Бо-и и Шу-ци.

И ночью и днем, не переставая,

Журчат они о том,

Что и доныне все кручинятся

О преданности государству.

Это стихотворение Хон Икхана сходно с сиджо поэта XV в. Сон Саммуна «Смотрю на горы Шоуян...», где тема также раскрывается в обобщенных образах, столь популярных в XV—XVI вв.

Крайняя нестабильность обстановки в стране (разорение в результате нашествий, непомерная дань, которую потребовали маньчжуры после вторжения 1637 г., обострение борьбы придворных партий и т. д.) стимулировала развитие пейзажной поэзии, которая, как это свойственно корейской культуре, была одной из форм выражения несогласия с порядками, царящими в обществе. В пейзажной лирике, так же как и в стихах конфуцианского плана, в основном сохраняются обобщенность и условность отражения действительности. Примером могут служить каса Пак Инно «Узкий переулок» (узкий переулок — символ скромной уединенной жизни поэта) и «Песня о долине Ноге» (Ноге — название живописной долины на родине Пак Инно, поэт сделал его своим литературным именем). Описывая красоты родных мест, автор идет по стопам Чон Чхоля (XVI в.). Поэма пронизана радостью единения с природой, ощущением близости мирозданью. Вместе с тем творческая манера Пак Инно отлична от почерка Чон Чхоля: природа в его поэме более спокойна, умиротворенна, в ней нет космического динамизма.

Я перестал ловить. Брожу вокруг.

И в глубину смотрю, склонившись над водой.

Тень облаков и отблеск неба

Переплелись и в воду погрузились.

Так что резвящаяся в озерке рыбешка

Как будто бы плывет над облаками.

Но, вздрогнув, поднимаю голову и вижу,

Что небеса вверху и небеса внизу

Совсем одни и те же...

В «Песне о долине Ноге» звучит и традиционный мотив вина, которое помогает поэту ощутить слияние с миром. Но и здесь Пак Инно отличается от Чон Чхоля, который по примеру Ли Бо черпает вино «небесным ковшом». И все же, несмотря на различия в стиле, поэмы Пак Инно продолжают именно те тенденции корейской пейзажной лирики, которые так ярко воплотились в творчестве великого поэта XVI в.

К изображению природы обращались прежде всего авторы, творившие в жанре сиджо. Одним из признанных мастеров пейзажа был видный государственный деятель и поэт Син Хым (1566—1628).

Слышал — ночью сильный ливень шумел.

Вышел — все цветы граната раскрылись.

Блистает завеса из капель хрустальных

На ветках над лотосовым прудом.

И следа не осталось от мыслей печальных.

Отпустила тоска, на душе светло.

(Перевод Н. Мальцевой)

Среди авторов поэзии «рек и озер» выделяется и Ким Гванук (1579—1656). Но совершенно особое положение в корейской поэзии занимает Юн Сондо (1587—1671), непревзойденный мастер пейзажа в жанре сиджо. В его творчестве органически слились тенденции древней корейской поэзии (хянга) и живого народного песенного творчества, китайская классическая образованность и веяния нового времени. Его сиджо, объединенные в циклы, развивают ту идущую из древности тенденцию в корейской культуре, которая подразумевала особую роль поэта и поэтического текста на родном языке и связывала с пейзажной поэзией специфическое воздействие на мир с целью восстановить и поддержать в нем нарушенную гармонию. Лучшим его творением считается цикл из сорока сиджо «Времена года рыбака». Вот одно из стихотворений цикла:

Солнце жарко льет полдневный луч,

И вода в реке, как будто масло.

Ты греби, греби туда, рыбак!

Что на месте мне одном стоять,

Рыбу я ловить повсюду стану.

Ты плещи, весло мое, плещи!

Но «Чиста Цанланская вода»

Вспомнил — и совсем забыл про рыбу.

(Перевод А. Ахматовой)

Обращение к традициям народной песни (рефрены), использование сравнений, неожиданных для поэзии на корейском языке в то время и соседствующих с реминисценциями из китайской классики, — свидетельство поисков поэтом новых средств художественной выразительности. Поиски эти весьма симптоматичны и связаны, видимо, с общим ходом развития корейской мысли в XVII в. Новые веяния в пейзажной лирике особенно ощутимы. Приведем для примера два стихотворения XVII в. Автор первого — Ким Гванук:

Одинокая белая цапля, стоишь

Ты на белом прибрежном песке.

Знаю я: только ты бы могла разделить

Сокровенные думы мои.

Вихрь над прахом земным я с тобою презрел,

И меж нами различия нет.

(Перевод А. Ахматовой)

Белая цапля — образ, распространенный в корейской пейзажной лирике XVI—XVII вв., заимствован из танской поэзии (ср., например, Ли Бо «Белая цапля», «Слагаю стихи о белой цапле, провожая Сун шаофу возле Трех ущелий»). Белая цапля в танской поэзии и в сиджо XVI—XVII вв. — частица великого и бесконечного во времени и пространстве мира природы и одновременно олицетворение этого мира. У корейского читателя, для которого даосско-буддийские представления были естественными, одно упоминание о белой цапле вызывало комплекс вполне определенных, не только поэтических ассоциаций. Последняя строка стихотворения Ким Гванука содержит не сравнение в обычном его понимании — она отождествляет поэта с объектом созерцания, подчеркивает слияние его с природой.

Сравним стихотворение Ким Гванука с анонимным стихотворением:

На берегу песчаной отмели в зарослях осоки

Пригнувшиеся белые цапли!

Неужели вы еще не наелись,

Что все время нагибаетесь?

Будь я (как вы) свободен,

Я бы жиреть не стал!

Все как будто знакомо: и мотив природы, и та же, казалось бы, белая цапля. Но вместе с тем очевидны и различия. Белая цапля в корейской поэзии либо «одиноко стоит на белом песке», либо «взлетает время от времени». В этом же стихотворении с белой цаплей связано несколько действий, причем действий не «высоких», традиционно-поэтических, а обыденных. В результате образ не только приобретает динамичность, но и приземляется, конкретизируется. За этим нарушением восприятия традиционного образа угадывается изменение отношения поэта к природе, к миру. Он не отождествляет себя с объектом созерцания, он отделяет его от себя. Этот момент «вычленения» лирического «я» из мира природы был, несомненно, проявлением духа времени и определял многие черты литературы XVII—XVIII вв.

Однако сдвиги, происходящие в пейзажной лирике, не сразу отозвались во всей поэзии. Любовная и патриотическая темы в сиджо, например, раскрываются в общем традиционными средствами без явного стремления к пересмотру существующих норм поэтики.

Любовная тема, поднятая в творчестве поэтесс-кисэн XVI в., продолжает культивироваться и в поэзии XVII в. Ей уделяют внимание поэты Чу Ыйсик (1675 — ?) и Ким Самхён (1675—1720). Любовная лирика привлекала внимание к той стороне интимной жизни человека, которая игнорировалась конфуцианской этикой. Любовная лирика черпает изобразительные средства как из традиционной литературы, так и из народного творчества, но остается в рамках условного изображения.

В XVII в. в корейской поэзии рождается новое явление — чан-сиджо (длинное сиджо). Это общее название нескольких разновидностей стихотворных форм, выросших на метрической основе сиджо и получивших особое распространение в XVIII в. То, что в сиджо и в очень малой степени в каса было только симптомом, обещанием перемен, становится одной из главных особенностей длинных сиджо — стремление к конкретному изображению мира, в основе которого лежит принцип неслияния человека с космосом. В длинных сиджо мы уже не обнаружим намерения изобразить природу как нечто цельное и единое, что было характерно для корейской пейзажной лирики. И не случайно длинные сиджо дают мало примеров пейзажной лирики в «чистом виде». Исчезла гигантская панорама гор, рек и озер, внушающая мысль о вечности и грандиозности мироздания. Природа теперь не только прекрасна — в принципе возможно любое отношение к ней: она не есть самодовлеющая ценность. К ней можно подходить и с целью практически познавательной. Человек изображает то, что находится в непосредственной близости к нему. Умиротворенность от сознания своего единения с мирозданием сменяется по-детски радостным, исполненным удивления открытием окружающего материального мира со всем его предметным разнообразием. Создаются стихи, в которых перечисляются всевозможные насекомые, растения, рыбы и т. д. Эти подробности, казалось бы, излишние в стихотворении, нередко подчиняются задаче социальной критики: