Три возраста Окини-сан

и, к берегам Пруссии, где над морем парили холодные туманы. Эсминцы трудились больше всех, и под гитарные надрывы тогда распевали, перефразируя пушкинские строки из поэмы «Цыганы":
Эсминцы шумною толпоюОпять за Эзелем кочуют,Им и сегодня нет покоя -В волнах у Готланда ночуют…

Коковцев до самой весны занимался планированием минных поставок — с крейсеров и эсминцев, даже с подводных лодок. Для минных банок им выбирались места, где чаще всего ходили немецкие корабли, и флот кайзера терпел на Балтике большие потери. Сами же немцы открыто признавали: «Из всех мин на свете самая опасная была — русская!» В апреле тайная агентура из Германии доложила, что «Паллада» была потоплена подводной лодкой «11-26». Коковцеву было тяжко!

— Знать имя убийцы не всегда обязательно, — сказал он. — Но мне бы хотелось затоптать эту субмарину килями эсминцев.

Немецкая армия уже была на подходе к Либаве…
* * *

Вечером дежурный миноносец доставил из Гельсингфорса в Ревель заболевшего Николая Оттовича фон Эссена. Сначала все сводилось к типичной простуде — ничего страшного.

— В госпиталь не лягу, — заявил Эссен, когда его вынесли на причал. — Как вы не поймете, — доказывал он врачам, — что море и корабль лучшие лекарства.

Его с трудом уговорили болеть на минном заградителе «Урал», где больше комфорта в каютах. Здесь, нарушая постельный режим, Эссен шлялся на апрельском ветру по верхней палубе, желая остудить жар в теле. Из столицы прибыл профессор Сиротинин:

— Крупозное воспаление легких. Надежд мало…

Эссен и сам догадался, что его дела плохи:

— Вызывайте жену и эсминец «Пограничник».

Он умер. На эсминце приспустили флаг, в последний раз на грот-мачте подняли вымпел командующего флотом. «Пограничник» помчался в столицу. Эссена отпевали в храме «Спаса-на-водах», открытый гроб стоял среди мраморных скрижалей, осиянных золотом славных имен — людских и корабельных, а хоронили его на Новодевичьем кладбище. Как и подразумевал Коковцев, над могилой начался неприличный «базар» — адмиралы делили эссеновское «наследство». Получить под свое начало целый флот (да еще какой флот!) хотелось многим. В очень тягостном настроении Коковцев вернулся в Гельсингфорс, где застал «Рьяного».

— Никто из этой сволочи — Романовых, — сказал он Никите, — не почтил похороны хорошего и талантливого человека. После смерти Николая Отговича меня удерживает на флоте лишь чувство присяжного долга. Со здоровьем у меня что-то неважно. Не говори матери, что врачи не советуют выходить мне в море…

Коковцев и не собирался в море. Сейчас он занимал каюту на заградителе «Амур», который любил за то радушие, которым отличалась его команда и кают-компания. На «Амуре» же и был извещен, что «Енисей», такой отличный боевой корабль, не желает выходить в море — забастовка! В чем дело? Владимир Васильевич решил это выяснить… Капитан первого ранга Прохоров у себя в салоне весь день разбирал свои бумаги:

— Перед смертью надо привести свою жизнь в порядок. Немцы рвались в Рижский залив, чтобы