По стране литературии

«Подарок ученым» был разрешен к печати цензором И. М. Снегиревым, профессором латинской словесности этого же университета, и напечатан в университетской типографии, без указания имени автора. Им был, по-видимому, студент того же университета А. Д. Закревский.

И. А. Гончаров пишет в воспоминаниях о своих студенческих годах:

«Некто студент 3. написал какую-то брошюру о царе Горохе. <...> Помню, что там изображались в карикатуре некоторые профессора университета, <...> описывалась их наружность, манера читать. Снегирев был цензором и пропустил брошюру, зная, конечно, очень хорошо, в чем дело, и заранее наслаждаясь про себя эффектом брошюры. Она действительно произвела эффект и смех, ходила по рукам. Профессора вознегодовали. Потерпел не автор-шалун, а цензор: с ним не говорили, отворачивались от него... Мы видели все это и наслаждались профессорскою комедиею».

По другим данным, автором «Подарка ученым» был товарищ Закревского по университету Кастор Лебедев (1812—1876). Об этом говорится в посвященной ему статье «Русского биографического словаря» (1914). Однако это маловероятно, так как Лебедев был студентом Московского университета лишь до 1832 года, а затем его сослали в Пензу под секретный надзор полиции за участие в одном революционном кружке; брошюра же о царе Горохе вышла в 1834 году.

ПЬЕСА О НЕЗАКОННОРОЖДЕННОМ

У А. С. Пушкина был знакомый — партнер по картам и весьма посредственный поэт Иван Ермолаевич Великопольский (1797—1866). В одной эпиграмме Пушкин дает его творчеству безжалостную характеристику:

Поэт-игрок, о Беверлей-Гораций,

Проигрывал ты кучи ассигнаций...

...И с радостью на карту б, на злодейку,

Поставил бы тетрадь своих стихов,

Когда б твой стих ходил хотя в копейку.

Великопольский подписывался псевдонимом «Ивельев», образованным из его имени и фамилии. Его перу принадлежало несколько драм в стихах: «Владимир Влонской», «Любовь и честь». А в 1841 году была напечатана его трагедия в пяти действиях под названием «Янетерской».

Зашифрованное это заглавие следовало читать:

«Я — не Терской», что намекало на незаконное происхождение героя (первоначально пьеса так и называлась: «Незаконнорожденный»). Герой, не знающий, чей он сын, становится соперником своего отца и убивает его на дуэли, а потом узнает, кем ему приходился убитый. Драматизма в сюжете хватало, но с литературной точки зрения пьеса была очень слаба.

Хотя цензор Ольдекоп и разрешил ее напечатать, она привела в возмущение министра народного просвещения Уварова, который написал председателю Петербургского цензурного комитета:

«Рассмотрев с особым вниманием драматическое сочинение под названием «Янетерской», я убедился, что ничего предосудительнее в печати не могло быть допущено оплошностью цензора и что предлагаемые изменения нимало не изменят ряда безнравственных картин, коими наполнена вся вообще трагедия. Предлагаю уволить немедленно Ольдекопа от должности цензора, принять неотложные меры к истреблению всех имеющихся экземпляров трагедии «Янетерской» и к возвращению через посредство автора тех из них, которые были розданы разным лицам».

Во исполнение этого предписания в Цензурном комитете 5 марта 1841 года было сожжено 628 экземпляров из 720 вышедших.

В 1857 году Великопольский вновь сделал попытку издать эту пьесу, но Главное управление цензуры подтвердило запрет и распорядилось не допускать в печать даже отрывки из трагедии. Впрочем, читатели потеряли от этого очень мало...

ДВОРЯНИН КУКАРИКУ

А. В. Никитенко, много лет служивший цензором, 31 января 1843 года записал в своем дневнике:

«Некто Машков еще в прошлом году начал издавать нечто вроде журнала под названием «Сплетни». И вот из-за этих-то «Сплетен» — новые сплетни. Министр сделал мне выговор, зачем я позволил Машкову называться «Кукарику»... Странное дело: как будто существует закон, налагающий запрещение на то или иное имя...

Можно ли оставаться Цензором при таких понятиях наших властей?»

Запись эта относится к выходившему в 1842 году отдельными выпусками сборнику «Сплетни. Переписка жителя Луны с жителем Земли, издаваемая дворянином Кукарику». Это действительно было «нечто вроде журнала», где помимо писем на Луну и с Луны помещались очерки петербургских нравов, известия, анекдоты и остроты, довольно пошлые. О первых двух выпусках Белинский писал в «Отечественных записках»: «Мысль этой брошюры весьма остроумна, но выполнение—ни то, ни се. Если следующие тетради будут лучше — мы готовы сказать о них доброе слово; а пока русская литература от них ровно ничего не выигрывает».

Хотя «Сплетни» были дозволены цензурой к печати, но после выхода пятого их выпуска шеф жандармов Бенкендорф уведомил министра народного просвещения Уварова, в чьем ведении находилась цензура, что великий князь Михаил Павлович сообщил царю «о неприличии статей, помещенных в сборнике «Сплетни», издаваемом Машковым». Николай I приказал издание сборника запретить, а цензору Очкину, разрешившему его к печати, объявить выговор.

Что же возбудило неудовольствие царского брата, что он счел неприличным? В последнем «Письме с Луны» был выведен начальник одной лунной области, по имени Недреманное Око. Несмотря на такое имя, он при разборе дел спал, а остальное время занимался уничтожением мух хлопушкой и подсчетом убитых мух; бумаг, подсовываемых секретарем на подпись, не читал, что привело его к великому конфузу... В этой фигуре, несмотря на ее анекдотичность, можно было узнать одного из царских сатрапов, генерал-губернатора Эссена.

Законы на Луне, как сообщалось, исполняются без малейших отступлений. Среди них имелся и такой закон: по получении доноса, прежде чем принять какие-либо меры, надлежало посвятить четверть часа размышлениям: не ложен ли донос? Это метило не в бровь, а в глаз николаевскому режиму, в котором доносы играли не последнюю роль.

После запрещения «Сплетен» Машков решил обойти цензуру и в 1843 году возобновил свое издание под другим названием: «Сны, или Повести и рассказы дворянина Кукарику». Но, хотя содержание «Снов» было самое безобидное, Уваров отдал распоряжение прекратить их продажу, «находя совершенно неприличным издателю печатать свои повести отдельными выпусками после того, как подобное сочинение под названием «Сплетни» и от имени того же псевдонима подверглось запрещению по высочайшему повелению». Петербургскому цензурному комитету было приказано «прекратить дальнейшее печатание «Снов» и отнюдь не дозволять никаких сочинений под вымышленными псевдонимами». Об этом-то запрете и говорится в дневнике Никитенко.

Поэтому в 1844 году Машкову пришлось и «Литературный калейдоскоп», и «Юмористический альбом, содержащий разные любопытные сведения, собранные в 2182 году в Якутске студентами тамошнего университета» выпускать уже от своего имени. В Якутске — университет! Как это тогда казалось смешно! И уж, конечно, не ранее чем через триста с лишним лет!

В 1846 году Машков, надеясь на забывчивость цензуры, снова прибегнул к псевдониму и начал издавать за подписью «Абракадабра» «Юмористические рассказы нашего времени». Выпускал он и другие книжки того же излюбленного им жанра, а Белинский их критиковал каждый раз все резче, обвиняя автора в пошлости и отсутствии вкуса. «Мы думали доселе,— писал он,— что г. Машков принадлежит к числу сочинителей средней руки, пишущих, при небольшом даровании, себе в удовольствие и своей публике в утешение, разные мелочи, в которых изо всех сил старается насмешить своих читателей». Легко догадаться, что Белинский, выделяя курсивом «своей», «своих», подразумевал обывателей.