История всемирной литературы Т.7

Рассматривая вопрос о теоретических взглядах Золя, важно прежде всего выяснить, в каком отношении находятся эти взгляды к практике как критического реализма, так и натурализма. Для самого Золя «натурализм» и «реализм» — понятия совпадающие. Золя не раз оговаривается, что даже слово «натурализм» — не его изобретение. Отождествляя натурализм как литературное направление с реализмом, Золя исходит из того, что в основе того и другого лежит стремление художника к отображению жизненной правды. Требуя от писателя-натуралиста широкого охвата действительности, призывая к изображению жизни народа, Золя связывал натурализм с возможностями дальнейшей демократизации литературы. Он очень чуток к проявлению антиреалистических тенденций в искусстве этого периода и активно выступает против них. Однако само понимание художественной правды как раз и отличает теории Золя от подлинного реализма.

Высоко ценя наследие великих предшественников, Золя свой оригинальный вклад видит в том, что он обогатил реализм теорией, поставил его на «научные основы» и создал «экспериментальный роман». Известно его утверждение, что романисту достаточно собрать документы для будущего произведения, а дальше «роман напишется сам собой. Романист должен только логично распределить факты... («Экспериментальный роман»). Отождествляя деятельность ученого и художника, писатель в конечном счете приходил к утверждению позитивистского объективизма. В теоретических работах Золя 70—80-х годов преклонение перед документом, фактом приводит его к непониманию природы реалистического понятия типического, к умалению роли художника, призванного творчески обобщить и оценить собранные им факты действительности. По мнению Золя, писатель как бы экспериментирует с «подопытными» персонажами: ставит их в зависимость от среды и наследственности и в пределах заданных условий изучает их поведение. Подобный взгляд на создание литературного персонажа был также отступлением от принципов реализма. Золя полагал, что нашел надежный способ перебросить мост между наукой и искусством, найти для него новые перспективы. Не отрицая значение законов социальной жизни, он уравнял их с законами физиологического бытия человека, преувеличив значение теории наследственности.

Было бы, однако, неправильно думать, что сильные и слабые стороны теории и метода Золя существовали в его художественной практике на равных началах. Реалист и социальный романист почти всегда одерживал победу. Писателю не раз приходилось отступать от принятых решений, от предварительных набросков к романам, от кропотливо собранных материалов. Но жертвы эти окупались приближением к жизненной правде, к реалистическому воспроизведению действительности.

В своих произведениях Золя никогда не останется бесстрастным наблюдателем. Золя-художник творил суд над тем, что становилось предметом его изображения. В своих произведениях он преодолевал тот объективизм, который защищал в своих теоретических трудах.

Созданная в 90-е годы трилогия «Три города» («Лурд», 1894; «Рим», 1896: «Париж», 1898) не добавляет существенных черт в идейно-художественный облик писателя. Еще в «Завоевании Плассана» (1874) исчерпывающе проявились антиклерикальные тенденции Золя. В период усилившихся мистико-религиозных настроений конца века во французской духовной жизни Золя счел необходимым нанести удар церкви уже не в лице отдельных священнослужителей, а избрав мишенью всю католическую иерархию. В этом отношении смелость Золя граничила со «святотатством». Золя разоблачает клерикализм сверху донизу — от мнимых чудес Лурда до циничных интриг Ватикана и тупой реакционности самого папы, на которого поначалу уповает молодой священник Пьер Фроман, вдохновленный идеей некоего «католического социализма». Разочаровавшийся Пьер обретает символ новой веры: счастье человечества — в союзе науки и труда.

Эта своеобразная утопия пронизывает последние творения Золя — незаконченную тетралогию «Четыре Евангелия» (1899—1900). Наиболее значителен здесь роман «Труд» (1901), где Золя рисует историю создания промышленного фаланстера на базе классового примирения и содружества науки с сознательным трудом. Заданность схемы приводит к художественным натяжкам, надуманности. Однако искренняя проповедь преобразования общества на социалистических началах вызвала одобрительный отклик вождя французских социалистов Жореса.

Последний роман Золя «Истина» (1903), опубликованный уже после смерти автора, является художественным отражением событий, достойно увенчавших жизнь Золя гражданским подвигом, его борьбой за пересмотр дела Дрейфуса. Знаменитое письмо-брошюра Золя «Я обвиняю» (1898), где писатель клеймил политиканов, спровоцировавших осуждение невинного, вызвало бешенство всех реакционных сил. Против Золя был возбужден судебный процесс, его жизнь подвергалась непосредственной опасности, так что писателю пришлось на время уехать в Англию. Мужественное выступление Золя всколыхнуло мировое общественное мнение, что привело в конце концов к пересмотру дела Дрейфуса и его оправданию. Но Золя не дожил до этого дня: в 1902 г. он умирает на своей парижской квартире от отравления угарным газом при до сих пор не выясненных обстоятельствах, не исключающих возможность преступного акта.

На похоронах Золя собралось более пятидесяти тысяч человек. И когда Анатоль Франс сказал о великом призвании Золя: «Он был этапом в сознании человечества», из толпы раздались возгласы: «Жерминаль! Жерминаль! Жерминаль!»

Особая глава в истории культурных связей того времени — восприятие Золя в России.

В первые годы работы над «Ругон-Маккарами» писатель терпел тяжелые материальные лишения. В 1872 г. он познакомился с И. С. Тургеневым. Желая материально помочь Золя и вместе с тем ближе познакомить русского читателя с французским романистом, Тургенев взял на себя посредничество между автором «Ругон-Маккаров» и русскими издателями. Одновременно с французскими изданиями увидели свет на русском языке многие романы Золя.

Начиная с 1875 г. по инициативе Тургенева Золя становится постоянным парижским корреспондентом журнала «Вестник Европы» и сотрудничает в нем в течение шести лет. Всего в «Вестнике Европы» было напечатано шестьдесят четыре корреспонденции Золя. Очень часто теоретические работы писателя об искусстве и литературе русские читатели получали непосредственно из рук автора и были его первыми судьями. В предисловии к сборнику «Экспериментальный роман» Золя писал: «Россия в один из страшных для меня часов безысходности вернула мне уверенность и силы, ибо дала мне трибуну и самого просвещенного, страстного читателя в мире».

Русская литературная общественность с интересом следила за творчеством Золя, в котором ее привлекало разоблачение социальных уродств, бесчеловечности буржуазной демократии. Однако чрезмерная для русской реалистической традиции перегрузка некоторых романов эротическими мотивами, как и физиологическая теория «экспериментального романа», не принималась русской критикой. Салтыков-Щедрин резко выступал против «Нана» в своих очерках «За рубежом». Однако и здесь Щедрин оговорился, что он «признает литературную деятельность Золя (кроме, впрочем, его критических этюдов) весьма замечательной».

Восприятие творчества Золя в России стало важным фактором сближения русской и французской культур.

Воздействие Золя как художника и как критика и теоретика на мировую литературу конца XIX — начала XX в. было огромным. Оно проявилось почти во всех европейских литературах (несмотря на волну «антинатурализма», который, в конце концов, тоже был реакцией на это воздействие). Итальянское реалистическое направление «веризм» 80-х годов при всем своем национальном своеобразии нашло в теории и практике Золя необходимую опору. Под впечатлением «Жерминаля» были созданы «Ткачи» Гауптмана, и типологическая параллель между этими произведениями очевидна. Перес Гальдос под влиянием «Ругон-Маккаров» создает цикл романов об Испании. По стопам Золя идет Бласко Ибаньес, изображая жизнь рабочего класса. Сильнейшее воздействие эпичности Золя испытывает американская реалистическая литература конца XIX — начала XX в. Э. Синклер и Т. Драйзер говорят о том, что им хотелось бы писать в его манере, а Ф. Норрис после знакомства с Золя во Франции задумывает свою «Эпопею пшеницы».