Марк Твен

Марк Твен прилагает большие усилия, чтобы поднять среднего американца до более высокого уровня — до понимания истинной красоты. Но Твен отвергает условности. Красиво то, что действительно красиво, а не то, что принято считать красивым. Он восстает против низкопоклонства и раболепия перед европейской культурой, но отдает должное истинным памятникам европейского искусства.

Красив кружевной Миланский собор — воздушное каменное видение, прекрасен Акрополь в лунном свете, величественны и прекрасны развалины гигантского древнего сооружения в Палестине — Баальбека, красив сказочный город-оазис Дамаск, незабываем грозный Везувий, прекрасна сама природа во всех ее видах.

Твен дает превосходное описание Помпеи, мертвый город оживает на страницах книги; воссоздается его былая кипучая жизнь.

«На одной из главных улиц, — рассказывает он, — находится большой каменный водоем с краном, из которого струится вода, и в том месте, где усталые, потные поденщики из Кампаньи опирались правой рукой, когда прикладывали губы к крану, образовалось углубление в дюйм или два. Подумайте, какое несчетное число рук должно было упираться в это место, чтобы так стереть твердый, как железо, камень!»

Острый взор, наблюдательность, стремление дать свои собственные оценки — достоинства молодого писателя. При всем этом — темпераментность, патетичность и самый задушевный лиризм.

Лиризм наравне с юмором увлекал простых людей — читателей книги, делал их горячими поклонниками твеновской манеры.

О Дамаске, например, Твен говорит, что город скрючен, скомкан и грязен, но этот оазис в пустыне имеет 4000-летний возраст, и это восхищает Марка Твена. Его обычный иронический стиль уступает место патетической библейской фразе:

«Ты стар, как сама история, ты свеж, как дыхание весны, ты цветешь, как бутоны твоих роз, и благоухаешь, как цветы померанцев, о Дамаск, жемчужина Востока!»

Недаром А. Пейн назвал «Простаков» «эпической симфонией». Достаточно прочесть поэтические страницы, посвященные описанию сфинкса в Египте, чтобы оценить мастерство Твена-лирика.

Марка Твена привлекают картины мастеров Ренессанса, он восторгается полнокровным и жизнерадостным древнегреческим искусством, но его утомляют «целые мили картин старых мастеров» XIII века, в искусстве которых он плохо разбирается.

Художников Ренессанса он обвиняет в раболепии, угодливости. Они принижали свой талант, служа мелким интересам мелких властителей.

Медичи во Флоренции «заставляли изображать свои пошлые подвиги на суше и на море на огромных фресках (то же делали венецианские дожи), где Спаситель и святая дева бросают им букеты с облаков и сам бог рукоплещет со своего небесного трона. И кто же писал эти картины? Тициан, Тинторетто, Паоло Веронезе, Рафаэль!» — горячо негодует Твен.

В пылу борьбы с традиционными воззрениями Марк Твен не замечает своей основной ошибки в оценке живописи Италии: он подходит к искусству с антиисторическими мерками, требует от художников XII–XVI веков сознания людей XIX века. Но, даже совершая ошибки, Твен защищает принцип народности в искусстве, утверждая, что художник должен находить вдохновение в общественном, должен взращивать «семена своего таланта» «в сердцах и головах простых людей».

«Простаки», несомненно, являются книгой антирелигиозного содержания, хотя все выпады против религии имеют слегка приглушенный характер; нападки ведутся главным образом на духовенство и религиозную обрядность. Один исследователь насчитывал в книге 89 комических намеков на библийские и евангельские сюжеты; она является пародией на «Странствования пилигрима» Джона Беньяна (1628–1688) и на религиозную экзальтацию, характерную для этого произведения. В Англии и Америке поэма Беньяна была любимым чтением многих поколений. Беньян создал образ глубоко верующего человека, наделив его всеми положительными, с точки зрения христианства, чувствами. Марк Твен нарисовал злую карикатуру на «верующих» дельцов-американцев. Путешественники по «святым местам» не расстаются с привычной маской ханжества. Юморист без конца издевается над их лицемерным благочестием.

Сатирически описывает он сцену, в которой благочестивый экстаз пилигримов борется с соображениями о денежных расходах. Ханжи «всю жизнь мечтали» прокатиться по «священным» водам Галилейского озера, клялись, что уж за ценой они не постоят, а когда местные рыбаки попросили за перевоз восемь долларов — благоговейный восторг мигом улетучился. Твен комментирует это ханжеское хвастовство анекдотом фольклорного происхождения:

«Это было слишком похоже на «О! Пустите меня к нему!», за которым следует благоразумное: «Двое пусть держат его — один может держать меня». Юмористическая манера Твена такова, что перед глазами читателей появляются законченные миниатюрные картинки-гротески, возникает сцена комической «дуэли», так часто встречающейся в народном американском юморе.

Не менее зло издевается Твен и над «священными реликвиями». Куски креста господня, гвозди с него и терновый венец путешественники видели… в сорока местах Европы и Азии.

Твен старательно разрушает романтику библейских рассказов, подмечая в них ложь и несуразности. Пересказывая по-своему библейские легенды, он выставляет на первый план жестокость и несправедливость со стороны библейских царей и цариц. Очень смело иронизирует над библейскими сказаниями об Иисусе Навине, об израильтянке Иаиле, «гостеприимно» убившей зашедшего к ней в палатку врага.

Он юмористически обыгрывает христианский миф о Страшном суде. Монахи ордена капуцинов занимаются странным искусством: склеп для погребения монахов изукрашен человеческими костями. «Были тут и стройные своды, сложенные единственно из берцовых костей, и поразительные горки-пирамиды, сложенные только из черепов, солидные архитектурные сооружения различных сортов, возведенные из голеней, локтевых и лучевых костей».

По этому поводу Твен отпускает шуточку в духе фронтира.

«Только прогреми трубный звук в Судный день — тут поднимется такой переполох! Одни из братии могут по ошибке завладеть ногами других, и в суматохе присвоить себе чужой череп — другие…»

Много необузданного молодого задора и веселья в безбожных шутках Марка Твена. Под его обстрел попадают не только европейские «святыни», к американской религиозной обрядности он относится с тем же беспощадным юмором. В этом отношении очень показательна зарисовка посещения зоологического сада в Марселе. Молодым сорванцам — сотоварищам Твена — пришлась по нраву смешная птица. «Сколько спокойной глупости, сколько сверхъестественной важности, сколько напыщенности и невыразимого самодовольства было в ее осанке», — описывает автор. Путешественники как безумные хохотали над «этой штукой», которая «стояла, закрыв глаза, слегка выгнув вперед плечи, с таким видом, как будто заложила руки назад». Птица напоминала проповедника. Насмешники решили, что ей «недоставало только плимутского собрания гимнов».

Буржуазные историки литературы пытаются накрепко привязать Марка Твена к идеологии американского буржуа [69], но, как видим, автора «Простаков за границей» отделяет беспощадно критическое к ней отношение, продемонстрированное в произведении десятки раз.

Вместе с тем молодой Марк Твен жил многими из тех идей, которые были характерны для его времени и страны. Одной из них была идея общественно-политического превосходства США над Европой. Подобно многим миллионам рядовых американцев, Марк Твен был убежден, что США обладают социальными преимуществами перед Европой. «Клеменс был чрезвычайно удовлетворен результатами Гражданской войны», — утверждал его друг Гоуэлс [70].

От этого корня и росло у Марка Твена желание приподнять «американское» над «европейским», и это делает «Простаков» задорно полемической книгой.

Именно поэтому Марк Твен сумел многое увидеть в Европе и правильно оценить. Его зоркий глаз подмечает важные явления в общественной и политической жизни европейских стран.