Узница Шато-Гайара

его высочество Филиппа Пуатье, ибо отныне он единственная твоя поддержка. Его высочество Пуатье желает удалить тебя с глаз разгневанных баронов. Он посоветовал брату послать тебя управлять какой-нибудь отдаленной провинцией, к примеру Кипром…

– Кипром? – загремел Мариньи. – Заточить меня на острове, где-то за морями после того, как я управлял всем государством Французским? Стало быть, меня хотят изгнать? Нет! Или я по-прежнему буду как хозяин ходить по Парижу, или приму смерть в этом Париже.

Бувилль печально тряхнул черно-седыми прядями волос.

– Послушайся меня, – настойчиво произнес он, – не спи нынешней ночью дома. Что бы ни произошло, мне не в чем будет себя упрекнуть, я предупредил тебя вовремя.

Как только Бувилль ушел, Ангерран решил посоветоваться относительно дальнейших шагов со своей супругой и свояченицей мадам де Шантлу. Обе женщины придерживались мнения Бувилля, они тоже считали, что благоразумнее всего удалиться на время в одно из нормандских поместий, принадлежащих Мариньи, а там, если опасность усилится, добраться до ближайшего порта и отдать себя под покровительство короля Англии, весьма расположенного к Ангеррану.

Но Мариньи рассердился.

– Какое несчастье жить в окружении одних только женщин да трусов! – воскликнул он.

И он, как обычно, отправился в свою опочивальню. Погладил по дороге любимого пса, кликнул слугу, приказал раздеть себя и внимательно глядел, как тот подтягивает гири стенных часов – в ту пору еще новинку, приобретенную за огромные деньги. Он снова стал обдумывать заключительные фразы своей записки, которую порешил закончить утром, приблизился к окну, раздвинул тяжелые занавеси и несколько минут смотрел на крыши города, где уже потухли все огни. По улице Фоссе-Сен-Жермен проходила ночная стража, повторяя нараспев через каждые двадцать шагов заученными голосами одну и ту же фразу:

– Стража идет! Уже полночь!.. Почивайте с миром!

И, как всегда, стража запаздывала против часов на целых пятнадцать минут…

На заре Ангеррана разбудил громкий топот сапог во дворе и резкие удары во входную дверь. Конюший, не помня себя от страха, вбежал в опочивальню с криком, что внизу стоят лучники. Ангерран велел подать платье, быстро оделся и вышел на площадку лестницы одновременно с женой и сыном, выбежавшими из своих комнат.

– Вы были правы, Жанна, – обратился он к жене и поцеловал ее в лоб. – Я недостаточно слушался ваших советов. Сегодня же уезжайте из Парижа вместе с Луи.

– С вами, Ангерран, я бы уехала. Но теперь я не могу быть вдалеке от того места, где вам, возможно, предстоит страдать.

– Король Людовик – мой крестный отец, – воскликнул Луи де Мариньи, – я немедленно отправлюсь в Венсен…

– Твой крестный отец слаб умом, и корона не слишком прочно сидит на его голове, – гневно отозвался Мариньи.

И так как на лестнице было темно, он зычно крикнул:

– Эй, слуги! Несите факелы! Посветите мне!

Когда слуги сбежались, он медленно, как король, спустился вниз по лестнице между двумя рядами горящих