Странная история доктора Джекила и мистера Хайда

то предлогом задержался.

В этом не было ничего необычного он далеко не в первый раз уходил из гостей позже остальных. Там, где Аттерсона любили, его любили искренне. Нередко хозяин дома просил суховатого нотариуса остаться, когда весельчаки и остроумцы уже покидали его кров; многим нравилось готовиться к одиночеству в его тихом обществе, нравилось после усилий, потраченных на расточительное веселье, освежать мысли в его плодоносном молчании.

Доктор Джекил не был исключением из этого правила, и теперь, когда он расположился по другую сторону камина крупный, хорошо сложенный, моложавый мужчина лет пятидесяти, с лицом, быть может, не совсем открытым, но, бесспорно, умным и добрым, вы легко заключили бы по его взгляду, что он питает к мистеру Аттерсону самую теплую привязанность.

- Мне давно уже хотелось поговорить с вами, Джекил, сказал нотариус. О вашем завещании.

Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что тема эта доктору неприятна, однако он ответил нотариусу с веселой непринужденностью.

- Мой бедный Аттерсон! воскликнул он. На этот раз вам не повезло с клиентом. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так расстраивался, как расстроились вы, когда прочли мое завещание. Если, конечно, не считать этого упрямого педанта Лэньона, который не стерпел моей научной ереси, как он изволил выразиться. О, я знаю, что он превосходный человек не хмурьтесь, пожалуйста. Да, превосходный, и я все время думаю, что нам следовало бы видеться почаще; но это не мешает ему быть упрямым педантом невежественным, надутым педантом! Я ни в ком так не разочаровывался, как в Лэньоне.

- Вы знаете, что оно мне всегда казалось странным, продолжал мистер Аттерсон, безжалостно игнорируя попытку доктора переменить разговор.

- Мое завещание? Да, конечно, знаю, ответил доктор с некоторой резкостью. Вы мне это уже говорили.

- Теперь я хотел бы повторить это вам еще раз, продолжал нотариус. Мне стало кое-что известно про Хайда.

По крупному красивому лицу доктора Джекила разлилась бледность, его глаза потемнели.

- Я не желаю больше ничего слушать, сказал он. Мне кажется, мы согласились не обсуждать этого вопроса.

- Но то, что я слышал, отвратительно.

- Это ничего не меняет. Вы не понимаете, в каком я нахожусь положении, сбивчиво ответил доктор. Оно крайне щекотливо, Аттерсон, крайне щекотливой странно, очень странно. Это один из тех случаев, когда словами делу не поможешь.

- Джекил, сказал Аттерсон, вы знаете меня. Знаете, что на меня можно положиться. Доверьтесь мне, и я не сомневаюсь, что сумею вам помочь.

- Мой дорогой Аттерсон, сказал доктор. Вы очень добры, очень, и я не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность. Я верю вам безусловно и полагаюсь на вас больше, чем на кого-нибудь еще, больше, чем на себя, но у меня нет выбора. Однако тут совсем не то, что вам кажется, и дело обстоит далеко не так плохо; и, чтобы успокоить ваше доброе сердце, я скажу вам одну вещь: стоит мне захотеть, и я легко и навсегда избавлюсь