Несчастная

, я могу... пока... небольшую сумму...

1 Младший (лат.).

- Нет, что ж? Уж лучше старика умаслить... Впрочем,- прибавил Виктор, почесав себе нос всею пятерней,- дайте, коли можете, рублей двадцать пять... Сколько бишь я вам должен?

- Вы у меня восемьдесят пять рублей заняли.

- Да... Ну это, стало, выйдет... всего сто десять рублей. Я вам отдам все разом.

Фустов вышел в другую комнату, вынес двадцатипятирублевую бумажку и молча подал ее Виктору. Тот взял ее, зевнул во все горло, не закрывая рта, промычал: "Спасибо!"-и, поеживаясь и потягиваясь, приподнялся с дивана.

- Фу! однако... что-то скучно,- пробормотал он,- пойти разве в Италию.

Он направился к двери.

Фустов посмотрел ему вслед. Казалось, он боролся сам с собой.

- О какой вы это пенсии сейчас упомянули, Виктор Ива-ныч?- спросил он наконец.

Виктор остановился на пороге и надел фуражку.

- А вы не знаете? Сусанны Ивановны пенсии... Она ее получает. Прелюбопытный, доложу вам, анекдот! Я когда-нибудь вам расскажу. Дела, батюшка, дела! А вы старца-то, старца не забудьте, пожалуйста. Кожа у него, конечно, толстая, немецкая, да еще с русской выделкой, а все пронять можно. Только чтоб Элеонорки, мачехи моей, при этом не было! Папашка ее боится, она все своим прочит. Ну, да вы сами дипломат! Прощайте!

- Экая, однако, дрянь этот мальчишка! - воскликнул Фустов, как только захлопнулась дверь,

Лицо у него горело как в огне, и он от меня отворачивался. Я не стал его расспрашивать и вскоре удалился. XII

Весь тот день я провел в размышлениях о Фустове, о Сусанне, об ее родственниках; мне смутно чудилось нечто похожее на семейную драму. Сколько я мог судить, мой приятель был неравнодушен к Сусанне. Но она? Любила ли она его? Отчего она казалась такою несчастною? И вообще что она была за существо? Эти вопросы беспрестанно приходили мне на ум. Темное, но сильное чувство говорило мне, что за разрешением их не следовало обращаться к Фустову. Кончилось тем, что я на следующий день отправился один в дом к г. Ратчу.

Мне стало вдруг очень совестно и неловко, как только я очутился в маленькой темной передней. "Она и не покажется, пожалуй,-- мелькнуло у меня в голове,- придется сидеть с гнусным ветераном и с его кухаркой-женой... Да и наконец, если даже она появится, что же из этого? Она и разговаривать не станет... Уж больно неласково обошлась она со мной намедни. Зачем же я

пришел?" Пока я все это соображал, казачок побежал доложить обо мне, и в соседней комнате, после двух или трех недоумевающих: "Кто такое? Кто, ты говоришь?"-послышалось тяжелое шарканье туфель, дверь слегка растворилась, и в щели между обеими половинками выставилось лицо Ивана Демьяныча, лицо взъерошенное и угрюмое. Оно уставилось на меня и не тотчас изменило свое выражение... Видно, г. Ратч не сразу узнал меня, но вдруг щеки его округлились, глаза сузились и из раскрывшегося рта, вместе с хохотом, вырвалось восклицание:

- А, батюшка, почтеннейший! Это вы? Милости просим! Я последовал