Как возникло человечество

Вряд ли, на наш взгляд, можно сомневаться в том, что среди разнообразных уловок, к которым прибегали пралюди, важную роль играла охотничья маскировка, включавшая в себя два основных момента: ряжение охотников под зверя (собственно маскировка) и имитирование охотниками движений и повадок животного. Известно, что охотничья маскировка имела в прошлом, а отчасти в настоящем, очень широкое распространение среди племен и народов Азии, Африки, Австралии, Северной и Южной Америки и отличалась высоким искусством [77]. Прекрасным примером в этом отношении могут послужить бушмены. „Бушмены, — пишет В.Элленбергер (1956, с. 144–145), — переряживались в тех животных, на которых они собирались охотиться. Охотник натягивал на голову своего рода капор из шкуры, снятой, например, с головы газели, вместе с рогами и ушами. Затем он, скрываясь в высокой траве, подползал медленно и осторожно к животному на расстояние выстрела, натягивал лук, выпускал отравленную стрелу и наверняка убивал животное. Но в иных случаях такое частичное переодевание считалось недостаточным из-за инстинктивной настороженности некоторых животных. Охотясь на пугливых и осторожных зверей, бушмены обычно прибегали к полному переодеванию, облачались в шкуру антилопы… или в шкуру зебры или перевоплощались в страусов: в последнем случае они продвигались вперед, имитируя неуклюжую походку этих гигантских птиц. Они ловко действовали палкой с привязанной к ней головой страуса, весьма реалистично подражая движениям этой птицы, когда она клюет или поднимает голову, осматриваясь. Подобный способ охоты… применяли бушмены при охоте на зебру…"

Будучи весьма эффективной охотничьей уловкой, маскировка под животное и имитирование его движений возникли очень давно. Корни охотничьей маскировки уходят в глубочайшее прошлое. О ее существовании в верхнем палеолите свидетельствуют относящиеся к этому периоду изображения на стенах пещер человеческих фигур в звериных масках и шкурах (Богаевский, 1933, 1934; Равдоникас, 1937, с. 18–25; 1939, I, с.223; Гущин, 1937, с.94–96; Ефименко, 1953, с.520–523; Авдеев, 1959, с.42–44 и др.).

Прямыми данными о существовании охотничьей маскировки в предшествующую верхнему палеолиту эпоху мы не располагаем. Однако допустить ее существование в этот период заставляет высокий уровень развития охотничьей деятельности палеоантропов и огромная роль охоты в их жизни. Вся обстановка жизни пралюдей неизбежно должна была породить маскировку как прием охоты. Охота доставляла палеоантропам не только пищу, но и материал для одежды (Равдоникас, 1939, 1, с. 180; Ефименко, 1953, с.241; Абрамова, 1960, с. 149; С.Семенов, 1964, с. 177). Ношение одежды из звериных шкур могло способствовать в определенных случаях успеху охоты, помогая охотникам приблизиться к животным. В результате из простого ношения шкуры постепенно развились различного рода способы намеренного ряжения охотников под зверей. Однако ряжение само по себе во многих случаях не могло обеспечить требуемой практикой степени сходства с животными. Практической необходимостью являлось дополнение ряжения подражанием движениям животного, под которого рядился охотник.

Имитирование движений животного получило тем большее развитие, что оно было не только одним из моментов охотничьей маскировки, но важным средством приобретения, передачи и накопления охотничьего опыта. Подражая движениям животного, охотник лучше усваивал детали поведения животного. Имитирование поведения животного было важнейшим средством передачи знаний об особенностях поведения зверей от одного поколения охотников к другому (Н.Токин, 1928, с.34). Особенно велика была роль имитирования как средства приобретения и передачи опыта у пралюдей, не обладавших еще сформировавшимися мышлением и языком.

Так как обмен охотничьим опытом и передача опыта новому поколению имели огромное значение в жизни первобытных охотников, то имитирование движений животных как средства передачи опыта постепенно выделилось в особый вид деятельности. Возникли своеобразные пляски, состоявшие в имитировании движений зверей, Подобно тому, как ряжение охотников под животных в процессе охоты дополнялось имитированием их движений, имитирование движений животных во время плясок дополнялось ряжением танцоров под животных. Пляски, представлявшие подражание движениям животных, совершались в звериных шкурах, а затем в масках, изображавших животных.

Маскируясь под животное, охотник практически уподоблялся зверю, практически становился тождественным зверю. Сбрасывая шкуру животного и переставая имитировать его движения, охотник снова становился самим собой. Постепенно повторяющееся повседневное перевоплощение охотника в животное путем одевания шкуры зверя и подражания его движениям, а затем возвращение к своему прежнему образу путем сбрасывания шкуры и прекращения имитирования его действий неизбежно в условиях, когда человек не выделил себя еще из природы, должно было породить веру в оборотничество, убеждение в том, что между человеком и животным нет принципиальной разницы, что животное есть тот же человек, но одетый в звериную шкуру, что не только люди, облачившись в звериную шкуру, могут стать животными, но животные, сбросив свою шкуру, могут стать настоящими, подлинными людьми.

„…Постоянно наблюдая, — пишет В.И.Авдеев (1959, с.70), — как в процессе охоты и в особенности во время исполнения охотничьей пляски и охотник сам, и его товарищи легко и быстро превращаются в животное, надевая шкуру, и, наоборот, снова становятся людьми, снимая шкуру, охотник приходит к убеждению, что этим путем он может якобы действительно стать животным. В этом охотник тем более убеждается потому, что во время охоты, на практике, в этом преображенном виде ему удается обманывать самых осторожных животных, действительно иногда принимающих его, охотника, за подобное себе существо. А если он, охотник, может „превращаться" в животное, то почему бы и животному, из мира которых, как мы помним, человек еще себя не выделяет, не превращаться иногда в человека. Каким образом? Да тем же самым, что и человек, т. е. снимая и надевая шкуру. Тем более, что некоторые животные даже внешне (наблюдал охотник) походят на человека. На мир животных переносятся представления, выработавшиеся в результате наблюдения трудовой практики".

Прямыми данными, свидетельствующими о том, что вера в оборотничество возникла в эпоху первобытного стада, мы не располагаем. Но косвенные данные, говорящие в пользу этого предположения, имеются. О глубочайшей архаичности веры в оборотничество свидетельствует ее крайняя живучесть и универсальная распространенность. Нет на земном шаре ни одного племени, ни одного народа, у которого не была бы обнаружена в прошлом или даже настоящем вера в оборотничество или пережитки ее.

Существование веры в оборотничество и неотделимого от нее убеждения в отсутствии принципиальной грани между людьми и животными зафиксировано у всех племен и народностей, стоящих на стадии доклассового общества. „Что прежде всего поражает в современной психологии примитивного человека по отношению к животному миру, — писал Л.Я.Штернберг (1936), — это — то, что он не видит никакой пропасти между собой и этим миром. Между собой и животными он проводит знак равенства: он переносит на этот мир свою собственную психологию и создает его, так сказать, по образу и подобию своему: он ни одного животного не считает ниже себя ни в умственном, ни в психическом отношении. Животное отличается от него только по своему внешнему виду, но по психике и образу жизни оно вполне с ним сходно… Мало того, примитивный человек представляет себе, что наружный вид животных — это только внешняя оболочка, под ней скрывается подлинный человек" (с.392–393; см. также: 19336, с.52). Подобного рода высказывания мы находим у большого числа исследователей (см., напр.: Зеленин, 1929, с. 10–20; Штейнен, 1930, с. 140–142; „Религиозные верования народов СССР", 1931, 1, с.113; Богораз-Тан, 1939, II, с. З — 6; Попов, 1958, с.81–82; Арсеньев, 1960, с.33, 36; Crooke, 1896, II, р.201; Spencer, 1959, р.264 и др.).