Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев

Первичные корни игр и танцев, вероятно, надо искать в биологическом прошлом человека. Ведь и животные — некоторые млекопитающие, птицы и др. — устраивают в период брачного спаривания игры, состязания, пляски. Вероятно, наши животные предки еще на биологическом уровне знали таковые. В отношении эпохи верхнего палеолита это не подлежит никакому сомнению — десятками насчитываются изображения танцующих человеческих фигур на стенах верхнепалеолитических пещер и на отдельных предметах этого времени.

Обряды, связанные с огнем, присутствуют во всех праздниках. Только осенью ритуальные огни играют меньшую роль. Может быть, это связано с тем, что пламя костров, факелов, пускание с горы огненных колес символизируют солнечный свет и жар, а осенью солнце приближается, по народным поверьям, к смерти? Во всяком случае костры, свечи, факелы занимают важнейшее место в обрядах очищения, смерти-возрождения. Их зажигают при конце «старого времени» и начале «нового». Заметнее всего функция огня в обрядах предрождественских и рождественских (в частности, бадняк, а позднее — свечи на елке); на сретение (еще в древнем Риме февраль был месяцем покаяния и очищения перед новогодним мартом); в ходе карнавала, кульминация которого — сжигание чучела хозяина праздника — Карнавала, и особенно на иванов день. После окончания жатвы также принято жечь праздничные костры, возможно, с той же целью — оживление умершего урожая. Возжигание свечей на могилах родственников в день поминовения, должно быть, имеет тот же смысл, что и восточнославянский обычай «греть покойников».

Свеча вообще в обрядах и поверьях стала символом жизни. В легендах и сказках, особенно у славян, человек, попавший в гости к богу или черту, видит множество горящих свечей, длина которых соответствует сроку оставшейся жизни того или иного человека. То же поверье мы замечаем, например, в обычае молодежи пускать по реке венки с зажженной свечой. У кого огонь погаснет раньше, тот не женится, скоро умрет.

В последнем обряде заметно еще одно немаловажное для анализа обрядности явление. Огонь и вода, чья противоположность вошла в поговорку, оказываются однозначны, играют в обрядах одну и ту же роль — очищающей стихии. В люстрационных обрядах чучело, «май», маскированный персонаж или сжигается, или топится (реально либо символически). В Древней Греции при совершении очистительного обряда воду в сосуде освящали погружением туда горящей головни и этой водой окроплялись участники жертвоприношения. [682] Да и во всех обрядах такого типа у европейских народов мы видим, что очищение совершается либо в ритуальном омовении, либо в окуривании, прыжках через огонь и т. п.

Такое же явление — не только многофункциональность единого обряда, но и несколько способов выражения какой-нибудь одной идеи — мы видим в обычае пускать на воду венки со свечами: здесь участвуют растительность и зелень. А зелень — символ жизни. Недаром олицетворением пробудившейся природы служит человек, укутанный в листья; можно также вспомнить обычай многих европейских народов ставить в воду срезанные в день св. Варвары (4 декабря) ветки, чтобы они распустились к рождеству или Новому году. Этот обычай тоже, вероятно, можно отнести к попыткам создания обрядовой «модели года», как и пахоту по снегу, — в начале года должно быть символически представлено все главное в будущей реальной жизни. Но и разведение огней в переломные моменты «конца» и «начала» времени — аналогичное явление. Так что, когда болгарский полазник, войдя в дом, прежде всего ворошит огонь в очаге зеленой веткой, это выражает заботу о благополучии дома, объединяя два символа.

В этом свете не столь уже неожиданным предстает процесс постепенного вытеснения рождественского полена обычаем обряжать на святочный период елку (тем более что на елке зажигались свечи, замененные сейчас электрическими лампочками).

Со стремлением создать на праздник в обрядовой форме идеальную полноту будущего мира связано и обрядовое вкушение пищи. В томах, посвященных сезонным обычаям и обрядам, уже было выяснено значение таких обязательных блюд, как панспермия, — каша из всех видов круп, какие есть в хозяйстве. В праздничной трапезе постоянно наличествуют две борющиеся тенденции: поставить на стол как можно большее число блюд, включить в обряд все производимое, и выделить специфику данного дня особым блюдом. Можно напомнить лишь, что общая еда и питье, как и обычай взаимных подарков, имеют функцию сплочения коллектива, подтверждения его единства.

Сравнительное рассмотрение календарных обычаев и обрядов приводит к предположению, что набор обрядовых элементов довольно ограничен. Речь идет, конечно, об обязательных, структурных элементах; второстепенных, случайных может быть сколь угодно много — их наличие определяется не традицией, а локальными особенностями, модой и т. д. Это-то ограниченное число обрядовых элементов и распределяется в различном виде по календарным праздникам. Они могут варьировать в разных праздниках по-разному, создавая многообразие обрядов внутри одного этноса. Они могут образовывать в разных этносах тождественные обряды: например, у земледельцев Греции, Испании, Болгарии, Югославии, Чехии, Австрии, Швейцарии обрядовая пахота производится во время карнавала (масленицы). Однако даже такая тождественность не может быть доказательством родства этносов, скорее, она показывает возможное единство хозяйственно-культурных типов. Более того, эти сходные обряды могут восприниматься (прежде всего их носителями) по-разному, в ином праздничном контексте. Даже внутри одного этноса различны два праздника с тождественной структурой — плугушорул и первая пахота, карнавал и пасха — по соотношению символических и рациональных действий, по размещению обрядовых элементов и т. д. Тем более в разных этносах подобные обряды могут быть включены в различные традиции. Таким образом, хотя факт ограниченности структурных элементов обряда открывает новые возможности исследования, этот вопрос еще требует дальнейшей разработки.

Нельзя обойти еще одну проблему, связанную с только что упомянутой, но лишь слегка затронутую в серии: соотношение календарных обрядов и обрядов переходного цикла. Например, в Югославии совпадает набор поминальных блюд и блюд, выставляемых на трапезу в сочельник; в похоронном обряде западных славян «вынесение сора из избы» занимает то же место, что и в люстрационных календарных обрядах. [683] Выяснение этой проблемы позволило бы установить степень единообразия культуры в обрядовой сфере.

Одна из самых интересных, но еще почти незатронутых задач этнографии в области изучения обрядов состоит в нахождении рядом с общими чертами также и региональных, и локальных особенностей в календарных обычаях европейских народов. Можно ли говорить о типичных и существенных различиях в характере этих обычаев в отдельных странах или группах стран? Можно ли соотнести эти различия с этническими или языковыми границами, с границами более крупных историко-этнографических областей, с хозяйственно-культурными зонами и природными условиями, с исторически сложившимися политическими организмами?

На эти вопросы еще невозможно дать уверенные и обоснованные ответы. Но в науке накоплен значительный фактический материал — он изложен в трех книгах «Календарных обычаев и обрядов в странах зарубежной Европы», позволяющий вплотную подойти к исследованию «культурных районов», к районированию календарных обычаев, обрядов. Этническая же принадлежность в Европе по календарной обрядности вряд ли может быть выявлена. В сложном феномене обрядности, разумеется, присутствуют и этнические характеристики, но они нередко не являются определяющими: более важную роль играют субэтнические или надэтнические, как, например, конфессиональный фактор. Проблема установления иерархии этнических признаков в обрядности еще ждет своего решения. Вообще картографирование по элементам духовной культуры несравненно труднее, чем по показателям материальной культуры. По материалам обрядности, впрочем, могут быть определены локальные или (при большей степени абстрагирования) региональные культуры.