Серьёзные забавы

Чаттертон довольно легко и быстро приспособился к новому образу жизни, зачастил в кабачки, куда захаживала пишущая братия того времени. Его везде привечали, благодаря чарующим манерам и искренности, но более всего — из-за его разящего сатирического пера. Он подружился с Джоном Уилксом, и тот дал ему работу в журнале «Фрихолдер мэгэзин», продолжал он писать и для «Таун энд кантри мэгэзин». Под псевдонимом «Децимус» Чаттертон писал и для «Миддлсекс джорнэл», в сатирических произведениях подражая стилю Джунуса, Смоллетта, Попа, Коллинза и Макферсона. Его друзья-издатели весьма охотно принимали и публиковали эти работы, но, к сожалению, не спешили с выплатой гонораров. А вскоре на литературный мир обрушились неприятности, правительство не на шутку ополчилось на журналы вигов, двух знакомых Чаттертону издателей заключили в тюрьму. В то время Чаттертон жил в Шордитче с кузиной, миссис Бэлленс, и она настаивала, чтобы Томас нашел себе работу в конторе, пока не улягутся страсти. Но тот ее и слушать не стал и лишь просил не вмешиваться в его жизнь. Он рассчитывал, что его посадят в тюрьму вместе с друзьями: по его мнению, это принесло бы ему известность, необходимую для того, чтобы добиться прочного положения.

В июне Томас переехал из прежнего жилья в мансарду на Брук-стрит, в Холборне, где мог оставаться наедине со своими трудами и мыслями. В июле он получил пять гиней за небольшой фарс под названием «Месть» и почти всю сумму потратил на подарки матери и сестре, тогда как явно было необходимо хоть часть денег истратить на самого себя. Сестре Томас писал: «Мои нынешние занятия обязывают меня часто бывать в самом высоком обществе», а сам в это время едва сводил концы с концами.

Потеряв всякую надежду на ответ редакторов, все еще не опомнившихся от недавних событий, Томас решил еще раз попытать счастья с помощью какого-нибудь поддельного произведения Раули. Он сочиняет романтическую «Сиятельную балладу о милосердии, каковую сложил добрый священник Томас Раули в лето 1464». Сюжет этой великолепной поэмы взят из притчи о добром самаритянине, размер баллады тот же, что в «Элиноур и Джуге», но ритм более сдержан и мягок, что придает балладе особое благозвучие. Чаттертон послал балладу редактору «Таун энд кантри мэгэзин», но, вопреки ожиданиям, ее тут же вернули с отказом, поскольку ни Раули, ни его мнимые сочинения не интересовали редактора. Чаттертон пришел в ярость, но тут же окунулся в работу и принялся выплескивать одну вещь за другой в надежде поскорее заработать денег, — и хотя «Таун энд кантри мэгэзин» принял почти все, что было им написано, гонорара он так и не получил. Чаттертон утверждал, что при этом в одном из выпусков журнала он был чуть ли не единственным автором.

К августу Чаттертон понял, что дела его плохи, и его охватило отчаянье. Тогда Томас написал в Бристоль, своему старому другу Барретту. Он просил помочь ему заняться медициной, скажем, устроиться помощником корабельного врача на какое-нибудь судно. Барретт, однако, уже не испытывал прежних дружеских чувств к своему бывшему подопечному: ведь вскоре после приезда в Лондон тот написал сатирическое стихотворение «Зрелище», где нападал на бристольское духовенство и врачей, а среди них были и его друзья. Особенно жестоко он обошелся с Кэткотом — тот впоследствии возмущался крайней неблагодарностью Томаса; единственный, о ком Чаттертон отозвался с похвалой, это Барретт. Очевидно, Томас близко познакомился с врачами, бывая в доме у Барретта и, судя по всему, неплохо знал их образ жизни. Многих имен в рукописи не было, но позднее Чаттертон их вписал. С горечью прочли эти стихи те, кто знали Томаса по Бристолю и уважали его.

Добрые лондонские друзья предлагали юноше помощь, но он был горд и не хотел признаться, что умирает с голоду. Томас не выносил унижения, и гордость стоила ему жизни. Он поднялся к себе в мансарду и принял яд, купленный им, как утверждал лавочник, чтобы морить крыс, кишевших у него в комнате. Перед смертью Томас уничтожил все остававшиеся у него бумаги, в том числе и стихотворения Раули, не преминув, однако, оставить после себя эпитафию:

Чаттертона знали немногие, поскольку большая часть его сочинений в журналах того времени печаталась под псевдонимами, и смерть его некоторое время оставалась незамеченной. Те же, кто знал о «найденных» им сочинениях Раули, считали Чаттертона скорее исследователем и переводчиком, чем поэтом. Похоронили его на кладбище для бедных при работном доме близ Шоу-лейн; впрочем, предполагают — правда, тому нет никаких доказательств, — что позднее прах его перенесли в церковь св. Марии Рэдклиффской. Там до сих пор сохранился памятник со строками из «Завещания»:

Многие рукописи Чаттертона были сохранены Барреттом и затем использованы им в книге «История Бристоля», которую он издал в 1789 году. В 1800 году наследник Барретта передал рукописи в Британский музей, еще несколько рукописей хранятся в Бристольской публичной библиотеке.

Нелегко понять, почему Чаттертон покончил с собой. Без сомнения, он был блестящим поэтом, и не будь он так горд и упрям, он наверняка бы выстоял и добился триумфа. Оставь он фантазии в духе Раули, пиши он современным ему языком, перед ним открылась бы блестящая карьера. Многие считают, что он покончил с собой в приступе безумия. И в самом деле, он должен был находиться в невероятном напряжении, а граница между здравым рассудком и помешательством так хрупка. Доктор Уинслоу в своей книге «Анатомия самоубийства» анализирует состояние Чаттертона в последние недели жизни и приходит к такому выводу: «…все, кто знает историю несчастного юноши, ни на минуту не усомнятся, что он был безумен. Природа наделила Чаттертона обостренной восприимчивостью; без сомнения, он был гениален. Он пережил тяжелое потрясение, друзья один за другим оставляли его… Общество, которое поначалу стремилось снискать его дружбу, отвернулось от него; несчастья преследовали его одно за другим, пока духовные муки и физические страдания не доконали его. Неудивительно, что в этих обстоятельствах дух несчастного Чаттертона был сломлен, и он не видел иного выхода, кроме самоубийства. Не следует забывать и о том, что психические болезни были наследственными в семье Чаттертонов».

Даже Роберт Саути был убежден, что виной гибели Чаттертона было безумие. Он писал Джону Бриттону 4 ноября 1810 года:

Не было у Саути сомнений и относительно стихов Раули. В том же письме мы читаем: «Вопрос о Раули давно уже не занимает моих мыслей. Едва я только познакомился со старой английской литературой, я убедился: стихи эти никак не могут быть подлинными».