Арабская литература

Таков вклад арамейских и эллинистических народов в мусульманскую литературу и мысль. Менее значителен реальный вклад иранцев. Сасанидская империя, отрезанная от магистральных путей развития эллинистической культуры, не обладала достаточной самобытной культурой, чтобы возместить этот недостаток. Правда, позднее националистическое литературное движение в Иране стремилось возвысить древнюю иранскую цивилизацию за счет арабов и претендовало на то, что почти все ценное в мусульманской культуре происходит из Ирана. Но Ирану, стонавшему под властью деспотического союза жречества и бюрократии и постоянно пребывавшему в боевой готовности для защиты своего права на существование, было в то время не до литературы, и все, что там было создано, насколько можно судить по немногим дошедшим до нас материалам, сводилось в основном к религиозной и законодательной литературе, за исключением лишь сказаний о древних временах и основателях династий. Однако по соседству со столицей эллинистические влияния, распространенные несторианами, привели к созданию школы в Джунди Шапуре, где главными предметами изучения были опять-таки греческая философия и наука, преподаваемые в основном несторианами. Наряду с этим перево-{37}дились и изучались индийские философские и научные произведения; некоторые иранские как маздеистские, так и манихейские — течения, сочетаясь с другими элементами, создали своеобразную синкретическую философию. Сильнее всего влияние этой школы сказывалось, естественно, в Ираке, где она наряду с более ранним синкретизмом гностиков имела наиболее благоприятные возможности для воздействия на мусульманские науки. Сильное индийское влияние было привнесено в мусульманский мир другой иранской общиной, более сложной по своему происхождению, которая длительное время испытывала воздействие буддизма в Бактрии и Согдиане. Распространенная теория о том, что лучшие достижения мусульманской культуры, религиозной мысли, а также и арабской литературы обязаны своим появлением иранцам и представляют "арийскую реакцию на семитские идеи", является преувеличенным обобщением некоторых частных случаев. В Иране того времени не могло быть и речи о чистоте расы, равно как и об особой «арийской» ** культуре. Его главный вклад состоял не в литературных, научных или философских произведениях, а в художественном темпераменте, природном гении и способности народа к ассимиляции, что под влиянием ислама получило наиболее полное развитие. Теперь нетрудно понять, почему вслед за сменой династии в арабской литературе внезапно наступил Золотой век. До сих пор мусульманская наука создавалась в оригинальном плане только арабами, в лучшем случае под косвенным влиянием прежних культурных центров. При гостеприимном дворе первых аббасидских халифов она не только столкнулась лицом к лицу с чужестранными системами мышления, но, что еще важнее, ее начали изучать люди, умственный кругозор которых в течение многих поколений формировался под влиянием эллинизма — той или иной его восточной ветви. По сути дела эффект получился тот же, что и после воскрешения в Европе в эпоху Возрождения забытой греческой литературы. Два течения, столкнувшись, тотчас вступили в борьбу за первенство. В исходе ее сомневаться не приходилось, но в процессе этой {38} борьбы специфические мусульманские науки вынуждены были несколько изменить методы, позиции и форму изложения. Ученые Аравии, Сирии, Египта и Ирана, замкнутые до тех пор в своих тесных провинциальных сферах, обрели свободу взаимного общения, в результате чего в Багдаде и по всей империи возникла арабская мусульманская литература. Всякое новое достижение быстро доходило во все уголки мусульманского мира, и нам известны испанские школы, основанные учеными с Востока, и иранские школы, основанные людьми, получившими образование в Египте и Багдаде. Из всех иностранных влияний существеннее всего было влияние эллинизма. Однако прежде чем перейти к более подробному анализу развития арабской литературы, необходимо точно указать, какие стороны эллинской и эллинистической мысли сыграли в ней наибольшую роль. Мусульмане познавали греческую литературу не прямо (как Европа в эпоху Возрождения), а косвенным путем, через сирийские переводы. Прежде всего следует отметить «Исагоги» Порфирия и «Органон» Аристотеля. Последний практически целиком сделался достоянием арабской культуры и до сих пор преподается в мусульманских школах. Затем шла греческая философия, но не в совершенном виде, как мы увидим позже. Греческая медицина, представленная главным образом Галеном и Павлом из Эгины, греческая физика и математика образовали основу соответствующих мусульманских наук. Однако арабы никогда не имели дела с греческой литературой в целом; не подозревая о ее духовных и эстетических достоинствах, они интересовались лишь ее реальным содержанием фактами и теорией. Весьма сомнительно, что при характерной для арабской литературы узости кругозора, пристрастии к букве и пренебрежении духом арабы смогли бы оценить эти качества, даже при более близком знакомстве с греками; так или иначе, но такой возможности у них не было. Поскольку арабская литература была связана по рукам и ногам своими условностями, зависимостью от покровителей и тем чисто восточным благоговением перед прошлым, которое вынуждает поэта или философа растворять свою индивидуальность в традициях своей нации, не удивительно, что редко какое арабское произведение поднимается выше своей среды {39} и становится живым и непреходящим вкладом в мировую литературу.

______________

** Ср. L. Massignon, Essai sur les origines du lexique technique de la Mystique musulmane. Paris, 1922, p. 46.

Рассматриваемая в этой главе эпоха естественно подразделяется на четыре периода. Первый — до правления Харуна ар-Рашида (ум. в 809 г.) включительно, ознаменован новыми крупными достижениями арабской литературы. В течение следующего периода, охватывающего правления ал-Ма'муна (ум. в 833 г.) и его преемников, греческое влияние достигает апогея. С 850 до 950 г. над арабской литературой тяготеет ортодоксальная реакция. Средоточием всех этих перипетий был Багдад, но в следующем столетии, после политической децентрализации, различные местные центры оспаривают первенство у столицы.

1. (750–813 гг.)

Естественно, что на первый план прежде всего выдвинулись отрасли литературы, теснее всего примыкавшие к исследованиям, которые велись в омейядский период. Практически все образцы ранней прозы связаны либо с изучением преданий, либо с филологией, — разумеется, не в узком, а в самом широком значении этих терминов. Ясная, точная, чеканная художественная проза на арабском языке впервые создана именно филологами.

Хотя арабская филология, несомненно, возникла на базе изучения Корана, тем не менее, как явствует из сказанного выше, развившись в Басре под влиянием эклектической школы Джунди Шапура, она была систематизирована на совершенно иной основе, главным элементом которой была аристотелева логика. Истоки происхождения басрийской школы нам неизвестны. От омейядского периода до нас дошли только одно или два имени, и лишь на исходе столетия нам известны исторически определенные фигуры. Первые обобщения были сделаны арабом из Омана ал-Халилом (ум. в 791 г.). Основываясь на древних поэтах, он разработал сложную метрическую теорию, впоследствии никогда не превзойденную, и сделал первую попытку составить словарь, располагая слова не в каком-либо из различных алфавитных порядков, принятых в поздних арабских словарях, а в соответствии с фонетической схемой, в которой {40} чувствуется индийское влияние. Его ученик перс Сибавайх (ум. ок. 793 г.) внес еще больший вклад в арабскую филологию. Пользуясь разрозненными трудами своих предшественников, он создал систематическое и логическое изложение арабской грамматики. Его труд (примечательно, что он никогда не носил иного названия, кроме "Книги"), хотя и улучшенный в некоторых отношениях позднейшими авторами, раз и навсегда закрепил правила арабской грамматики и до сих пор служит образцом.

Незадолго перед этим, хотя и неизвестно, когда именно, в Куфе (Наджафе) возникла соперничающая филологическая школа. Она меньше значения придавала традиционным формам и поэтому представляла собой модернистское крыло филологической науки. В дальнейшем авторитет «Книги» Сибавайха способствовал повсеместному признанию басрийской школы, но довольно долгое время две школы вели ожесточенные академические дебаты. Филологические занятия состояли в собирании материалов для словарей и издании древних памятников арабского языка, поэзии и пословиц. Однако грамматики этого раннего периода были не сухими схоластами, стесненными узкой рутиной, а подлинными гуманистами эпохи. Их труд вдохновлялся практическими целями. Они должны были удовлетворять растущую потребность в образовании, рожденную новой бюрократической организацией империи, и самым знаменитым ученым того времени обычно поручали обучение молодых принцев. Энциклопедическая тенденция видна уже в 200 сочинениях, приписываемых Абу 'Убайде (ум. ок. 825 г.), "сосуду, наполненному знанием", как восхищенно называл его Абу Нувас. Его исчерпывающее знание арабской истории, как до, так и после возникновения ислама, служило главным источником для многих позднейших историков. Однако Абу 'Убайда, еврей по происхождению, особенно известен в качестве одного из проиранских вождей шу'убии — литературного националистического движения, уже упомянутого нами, которое захватило почти всю восточноарабскую литературу на протяжении последующих двух столетий и отразилось даже на богословских и юридических трудах. Шу'убиты, преимущественно иранцы, оспаривали ведущую роль арабов и их языка, высмеивали их поэ-{41}зию и претендовали не только на равенство, но даже на превосходство иранцев и других неарабов почти во всех сферах жизни. Примечательно, однако, что сторонники арабов насчитывали в своих рядах почти столько же иранцев, сколько и их противники, — до такой степени даже Иран был арабизован.