Реконизм. Как информационные технологии делают репутацию сильнее власти, а открытость — безопаснее п

Рассматривая то или иное общество, стоит помнить, что оно не абстрактно и люди мобилизуются исключительно для получения общественного блага. Если нахождение в группе не приносит индивиду никакой дополнительной выгоды, он будет игнорировать свое участие в ней. Таким образом, если мы говорим о каких-либо группах, то нам стоит всегда находить то общественное благо, тот общий ресурс, который совместно эксплуатируется этой группой.

Если говорить о жильцах дома, то совместная эксплуатация, скажем, лифта выгоднее, чем покупка каждому персонального подъемника. Несмотря на то, что такая совместная эксплуатация требует, кроме собственно расходов на лифт, еще и расходов на бюрократический аппарат, создаваемый с целью сбора взносов и расходов на содержание «безбилетников»^[20] — тех, кто уклонится от уплаты взносов, но лифтом продолжает пользоваться. Причём этот аппарат не всегда эффективен. Иногда, чтобы заставить должника платить, приходится задействовать очень громоздкие бюрократические механизмы, вплоть до суда. При этом проблема элегантно и без привлечения бюрократов решается установкой платных лифтов^[21], которыми просто невозможно воспользоваться без специальной карты, то есть путем превращения общественного ресурса в персональный при помощи информационных технологий. Далее мы увидим ещё много примеров того как информационные технологии делают ненужной бюрократию.

При каждом общественном строе правящий класс потому и называется правящим, что он обладает эксклюзивным доступом к некому ключевому общественному ресурсу. Это определяет отношения в обществе и методы управления им. Также это определяет фокус усилий общества. Если правящему классу нужно иметь больше ключевого ресурса, то все общество решает этот вопрос, ведомое волей правящего класса.

Общественный строй меняется как раз тогда, когда меняется тот самый ключевой ресурс. Новый ресурс потому и появляется в обществе, что он позволяет управлять старым ключевым ресурсом, поднимаясь на следующий уровень абстракции по отношению к некому фундаментальному ресурсу, например, к еде. Новый ключевой ресурс может иметь право на жизнь только при условии, что управление им легче и менее затратно, чем управление предыдущим ресурсом.

Например, если мы посмотрим на Персидский залив как на ресурс, который интересен геополитикам, то поймем, что он важен не сам по себе^[22]. Персидский залив — транспортная артерия для нефтяных танкеров, везущих ближневосточную нефть потребителям по всему миру. Таким образом, тот, кто контролирует Персидский залив — контролирует нефть. Не нужно иметь военный контингент в каждой нефтеносной стране региона. Достаточно иметь свой флот в самом заливе. То есть Персидский залив является ресурсом следующего уровня абстракции по отношению к нефти. Сама нефть является также ресурсом следующим, по отношению, например, к топливу. А топливо, производимое из нефти, питает двигатели танков, самолетов и кораблей. То есть тот, кто контролирует Персидский залив, контролирует армии других стран.

Теперь посмотрим на следующий уровень абстракции. И окажется, что ключевым ресурсом, который контролирует всё, что происходит в Персидском Заливе, является Ормузский Пролив. И флот во всем заливе держать не надо, а нужно только обеспечить военное присутствие в Ормузском проливе.

Однако, сам Ормузский пролив не просто водная гладь, а набор островков^[23] через которые проложен фарватер. Сами островки по непотопляемости намного превосходят любой авианосец и, также как и авианосцы, снабжены взлетно-посадочными полосами, оружием, ангарами и военными гарнизонами. Получается, что тот, кто контролирует эти самые островки, контролирует до 40% мирового морского нефтяного транспортного потока и, выходит, контролирует мировую экономику.

И островки эти принадлежат Ирану. С этой точки зрения становится понятным, почему у США и Ирана весьма напряженные отношения.

Итак, теперь понимая ту роль, которую играет ключевой ресурс и роль, которую начинает играть новый ключевой ресурс на следующем уровне абстракции, мы сможем проследить, как менялся общественный строй от одной общественной формации к другой.

Разумеется, стоит начать с еды, воды, воздуха, тепла, доступа к особям противоположного пола — базовых ресурсов, необходимых человеку. Однако ничто из этого не является общественным ресурсом и общество вокруг этого сформироваться не может. Еда, вода и тепло — ресурсы, которые люди могли добывать каждый сам для себя. Если есть неиссякаемый источник еды или воды — пальма или река.

Но, так сложилось, что часть ресурсов ограничена и не существует в изобилии все время. Для устойчивого существования общества требуется создавать запасы и, соответственно, хранилища запасов. Запасники семян, еды и воды, амбары, колодцы стали тем самым первым общественным ресурсом. Ресурсом, который невыгодно содержать в одиночку, но очень удобно формировать и эксплуатировать сообща. Об этом даже пчелы «догадались».

А когда в одной из общин амбар с зерном сгорел, община была вынуждена ограбить соседнюю общину и отобрать у нее запасы. Так были заложены предпосылки к созданию следующего общественного ресурса — обороны. Все вскладчину оборонялись от врагов или, наоборот, действуя сообща, отбирали еду у соседей. В конце концов, оказалось, что можно не добывать и собирать еду, а жить разбоем. Так появился следующий ключевой общественный ресурс — ополчение, и правящим классом стали эти сами ополченцы. Разумеется, это привело к смене общественного строя. Эгалитаризм сменился первой в истории клептократией^[8].

Теперь мы, используя приведенную выше логику, попробуем проследить то, как менялся ключевой ресурс при переходе человечества от одной формации к другой. Разделение истории на формации — достаточно условное в силу того, что отношения, характерные для какой-то конкретной формации, так или иначе, имеют место в других формациях^[24]. Например, финансы, как система отношений, существовали еще в древние времена^[25], само понятие «капитал» возникло в Древнем Риме (от лат. capitalis — главный, главное имущество, главная сумма). В то же время, рабовладение, так характерное для рабовладельческого строя, существует до сих пор в том или ином виде^[26,27]. И если даже взять общества, сравнимые с точки зрения истории — совокупность греческих полисов, то всего разнообразия полисных форм государственности не охватит никакая типология. Например, с точки зрения политического устройства, в полисах устанавливались режимы умеренной или крайней олигархии, умеренной или крайней демократии. Пожалуй, двух «полисов-близнецов» в Элладе нельзя было найти^[28]. А само классическое древнегреческое общество, скорее всего, характеризуется как родоплеменное, обогащенное использованием письменности, нежели как чисто рабовладельческие.

Кроме того, способ развития ключевого ресурса, показанный ниже, является не исключительным, а преобладающим. Например, при чистом рабовладении количество рабов хоть и возрастало сначала только за счет набегов на соседей, но все остальные вместе взятые источники (особенно в развитых рабовладельческих обществах) со временем приносили больше рабов, чем военные действия^[29]. Рост территории, масштабы землевладения и необходимость в большей механизации труда стали предпосылкой к смене строя. На вершину социальной пирамиды поднялись землевладельцы. И если раньше военные эксплуатировали или даже просто грабили землевладельцев, то затем землевладельцы стали нанимать армию. Да, и там, и там деньги идут от землевладельца к военному, но меняется сама парадигма. Такие же аналоги есть и в каждом следующем переходе от формации к формации:

● При рабовладении доминирующим в мире способом правления была тирания, а правящий класс был представлен военной аристократией. Даже в Древней Греции и Римской Республике демократические порядки распространялись лишь на привилегированное меньшинство. Античная демократия была скорее отголоском родоплеменного совета старейшин и постепенно вытеснялась единоличной властью тиранов и императоров. Экономика, основанная на рабском труде военнопленных, требовала постоянной подпитки свежей рабочей силой. Ключевым ресурсом являлись рабы, которые вначале добывались в войнах, а затем воспроизводились внутри страны. Тирания обладала соответствующими методами управления, состоявшими в праве на убийство или физическое насилие в отношении подчиненных. Информационные технологии были представлены очень бедно. Информация передавалась либо устно, либо, с развитием письменности, письменно, но о тиражировании письма речь еще не шла. Постоянная экспансия приводила к росту территории, что, в свою очередь, провоцировало появление крупных землевладельцев, способных оборонять свои наделы, нанимая собственную армию. С этих времен инициатива перешла от армии к землевладельцам, так как большая армия уже не могла прокормить себя, а снабжение крупных армий пищей становилось ключевой задачей военных стратегов^[30]. В этих условиях, тот, кто контролировал запасы провианта — контролировал армию, и инициатива постепенно переходила к крупным землевладельцам. Рабовладельческий строй сменялся феодальным. Так проводившаяся ради военной добычи экспансия привела к тому, что военные перестали быть правящим классом.