Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

В мертвой голове поэта (в «черепе») слова и мысли оживают, приходят в движение, обретают творческую энергию:

Живое происходит на свет из мертвого. Женский организм, дающий жизнь, — это тело террористки, сеющей вокруг себя смерть:

Живое теряет свое главенство в целом мире и попадает в подчинение неживому:

Если карнавальная комика с ее контрапозитивной логикой выражает себя, среди прочего, в фигуре «рождающей смерти» (М. М. Бахтин), то для Хлебникова, как раз наоборот, комичной кажется нормальная для обыденного сознания импликация «из жизни — смерть». В «Зангези» газетное сообщение о самоубийстве заглавного героя, затравленного врагами, отнесено в разряд дурной «шутки»:

Раз живое выводимо из мертвого, умирать должна именно Смерть, но ради новой своей жизни — ср. концовку драмы «Ошибка смерти»:

D2. Тоталитарная культура, или мазохизм

I. Scriptum sub specie sovietica

1. Шизоидность или мазохизм?

1.1.1. Подобно В. Райху, Т. Райку (см. D1.I.1.2.1) и ряду других исследователей [468], мы солидаризуемся в том, что касается соотношения садизма и мазохизма, не с поздней теорией Фрейда, а с ранней: мазохизм следует из садизма. Вместе с тем это лишь формальное единомыслие. Происхождение мазохизма из садизма получит у нас иное содержание, чем то, которое вкладывал в него Фрейд.

Мазохизм завершает собой садистский период в психическом становлении ребенка точно так же, как обсессия является вторым шагом на истерической фазе психогенеза. В распоряжении маленького садиста находятся две программы поведения. Одна из них негативна: ребенок отказывается признать разлад, случающийся в симбиозе. Другая позитивна: выход из симбиоза восполняется за счет того, что ребенок сосредоточивает внимание на им самим производимом дефектном объекте — на испражнениях [469]>Анальная фиксация может принести субъекту лишь временное удовлетворение. Эквивалентность анального садизма оральному подготавливает крах и того и другого. Анальность в качестве замещения симбиоза, в рамках которого ребенок отождествлял себя с матерью, оказывается неким автосимбиозом, чей итог состоит в том, что субъект вынуждается идентифицировать себя с продуцируемым им никчемным, отбрасываемым, исчезающим объектом, т. е. видеть в субъектном негативную величину, впадать в мазохистское самоотрицание. Страдающий объект превращается в страдающего субъекта. Происхождение деидентификации, готовности к самоуничижению из смешения оральности и анальности было прослежено в первой части романа В. Г. Сорокина «Норма», где самые разные представители советского общества, какую бы ступень в его иерархии они ни занимали, изображаются как лица, одинаково жертвующие собственным достоинством в акте ежедневной копрофагии (причем они поедают детские испражнения — мотив, возводящий орально-анальную сущность мазохизма к онтогенетическим переживаниям) [470].

Фрейд преподносил мазохизм в виде биологического феномена (мазохизм вырастает из обращения разрушительного инстинкта на самого субъекта или отражает в себе смертность, свойственную всякому живому существу). Критики Фрейда (такие, как В. Райх и Б. Берлинер) выдвинули на передний план социальную мотивированность мазохистской психики. Б. Берлинер считал, что мазохизм проистекает из того, что ребенок, нуждающийся в любви, не находит ее у сопряженной с ним личности:

Для возникновения вторичного мазохизма, мазохистского характера, спору нет, необходимы внешние (социальные) условия (на которых мы остановимся позднее). Однако первичный, инфантильный мазохистский опыт, испытываемый любым (не только столкнувшимся с нелюбовью к себе) человеком, добывается им не извне, а изнутри. Мазохизм в своем первичном смысле — результат психо-логической работы ребенка с самим собой, нахождение им себя в объекте, подлежащем устранению. Мы возвращаемся к Фрейду с его теорией автогенного мазохизма с тем, чтобы не принять ее иначе, чем это сделали психоаналитики-ревизионисты. Мазохизм не имеет ничего общего с инстинктивной жизнью, но тем не менее личность приходит к нему сама по себе.

В своем самоотсутствии мазохист не похож ни на кастрационный, ни на истерический психотипы. Кастрационная личность ощущает себя и признаковой, и беспризнаковой. Истерик затрудняется определить, признаков он или беспризнаков. Мазохист только беспризнаков. Ничего более в нем нет.