Быт русского народа. Народность. Жилища. Домоводство. Наряд. Образ жизни. Музыка. Часть I

Наши свойства казались наблюдателям худыми и добрыми, а обычаи любопытными и странными. Контарени пишет, что москвитяне толпятся с утра до обеда на площадях и рынках: глазеют и шумят, а день заключают в медовых домах [308]. Герберштейн говорит с удивлением, что он видел работающих в будние дни, что им запрещалось тогда пить, что одни иноземные воины, служившие за деньги, имели право быть невоздержанными в употреблении хмельных напитков, для чего слобода за рекою Москвою, где они жили, называлась Наливайкою, от слова наливай. — В. к. Василий, опасаясь худого примера от иностранцев и дурных от них последствий, запрещал русским жить вместе с ними. У всякой рогатки на улице стояли часовые; никто не смел ходить ночью без надобности и фонаря. Тишина царствовала в городе. — Русские не злы, не сварливы, но москвичи склонны к обманам. Славили честность новгородцев и псковитян. Пословица „товар лицом продать“ оправдывала тогдашние времена [309]. Произнесенные слова „да будет мне стыдно“ — заменяли клятву. Имя Божие не смели призывать напрасно, боясь Его праведного гнева. Клялись пред св. Крестом и Евангелием, но с трепетом, зная, что за нарушение клятвы душа погаснет, как свеча. Не божились по произволу, зная заповедь: не произноси напрасно имени Господа Бога Твоего! — Эти достохвальные свойства изменились от угнетения татарского, почему неудивительно, если иностранцы осуждали наших предков прямодушных, клявшихся и в язычестве: „Да будем золоты, яко золото, и да будем иссечены своим оружием“, не дерзая призывать во свидетели даже своего идола Перуна. — Флечер укоряет тогдашние нравы. Москвитяне не верят чужим словам, говорит он, ибо никто не верит их слову. Воровство и грабеж, весьма частые от множества бродяг и нищих, которые, требуя неотступно милостыни, говорят: дай мне, или убей меня! Днем просят, ночью воруют, а вечером нельзя выходить из дома. Несмотря на это, он сознается, что искренняя набожность царствует между русскими [310]. Петрей говорит, что русские крепкие, сильные и не страдают никакими зловредными болезнями; но московитяне лукавые и обманчивые. Меч пишет, что русские одарены сметливостью, изобретательностью и остротой ума. Корб, восхваляя добродушие, говорит: „Достойно удивления, что в Московии никогда не было восстания“. Капитан Шлейссинг, бывший несколько лет в службе царей: Алексея, Феодора, Иоанна, Петра I и правительницы Софии, отзывается с особенной похвалою о верности русских: „Я никогда не слыхал и никогда не читал, — пишет он, — чтобы русские восставали когда-нибудь про-тиву своих государей, разве только противу самозванцев“.

Иностранцы с удивлением описывают еще строгость постов наших предков и говорят все единодушно, что в самых отчаянных болезнях не решались употреблять мясного; что все посты встречали с набожными чувствами, ознаменовывали их добрыми делами, чистосердечным раскаянием и братским угощением [311].

От тех же самых монастырей подносили хлебы, капусту и квас: патриарху, боярам, окольничим, думным и ближним людям, думным дьякам, крайчему, стряпчему с ключом и всем приказным людям.

Может быть, обычай собираться из монастырей в Москву и собирать монастырскую великопоспгую дань присвоил и первому воскресенью Великого Поста наименование Сборного воскресенья.

Монастыри тогда славились, и ныне славятся, искусным печением хлебов и отличным приготовлением капусты и квасов. При царе Михаиле Феодоровиче славился своими квасами монастырь Антония Сийеского (Архангельской губ., Холмогорского уезда), так что государь посылал туда для учены квасного варенья своих хлебников и пивоваров.

В субботу первой недели или в Сборное воскресенье, а иногда в другой какой-либо день после обедни, сам государь раздавал в столовой избе укрухи боярам и другим чинам. К патриарху же посылал их с боярином. В среду первой недели поста (1667 г.) была отправлена к патриарху укруха ее стольником кн. Петр Ив. Прозоровским, и она состояла: из кубка романеи ренского, мальвазии, хлебца кругличатого, полосы арбузной, горшочка патоки с имбирем, горшочка мазули с шафраном, горшочка мазули с имбирек и трех шишек ядер.

На первой же неделе Великого Поста, в пятницу, в Успенском соборе патриарх молитвословил над коливом (кутъею), которую раскладывал на серебряные блюда, и с соборным протопопом посылал к царю и ко всему его семейству. — Смотр. стат. Ив. Забелина „Некоторые придворные обрядь и обычаи царей московских“, помещ. в „Московск. вед.“, потом перепечатано во „Владимирских губернских ведомостях“ в 1847 году, № 7.

Женский пол в семейном быту всегда был кроток и послушен. Муж обрабатывал землю, плотничал и строил; жена пряла, ткала, шила, и каждое семейство подчинялось старшему в доме, который разделял между ними работы и занятия [312].

У нас женщины сами шили для себя одежды и отличались искусным вышиванием разными шелками, серебром и золотом. Знатные боярыни и девицы преимущественно занимались этою работою и щеголяли ею. Анна, супруга в. к. Рюрика II, живя в монастыре св. Андрея в Киеве (в исходе XII века), обучала детей шить золотом и серебром.

Введение вышивания золотом приписывают фригийцам. Во время Моисея (за 1500 л. до Р. X.) отличались египтяне шитьем по золоту и тканьем разноцветных материй; женщины сидонские славились вышиваньем. Греки знали оба эти искусства еще до Троянской войны. Елена, по описанию Гомера, прекрасно изобразила на большой ткани кровопролитные битвы греков и троянцев; Андромаха вышила разными цветами несчастную смерть Гектора [313]. Многие из наших боярынь славились искусством вышиванья. Жена Волынского, оберегателя посольского приказа, славилась вышиваньем.

Пение составляло особое удовольствие наших предков, как и поныне между народом. Песни свадебные, хороводные, святочные, плясовые и церковные стихи услаждали их во всякое время. Правильность пения образовалась не ранее как около половины XI века, когда выехали к нам греческие певцы в великокняжение Ярослава. Они первые научили русских демственному пению на восемь голосов, чтобы и слух молящихся находил не одно удовольствие, но услаждение [314]. Княжна Янка или Анна, как называет Татищев дочь в. к. Всеволода, будучи монахинею в монастыре св. Андрея в Киеве, учила молодых девиц грамоте, пению и шитью [315]. Весьма справедливое замечание одного иностранца [316], что россиянок XVII века главнейшее увеселение состояло в пении, коим они прогоняли свою скуку, ибо тогда женский пол, проводя всю свою жизнь в затворничестве, не мог участвовать в собраниях с мужчинами. — Одна забава считалась им позволенною — качели, однако и ее осуждали невежы и суеверы, называя дьявольскою сетью [317]. Музыкою не занимался женский пол [318].

Женщины и девушки, будучи совершенными затворницами, не смели показываться чужим людям, даже не ходили в церковь с открытым лицом. Ни старики, ни родственники, ни братья не могли их видеть без особого позволения отца семейства или мужа, ибо, по тогдашнему мнению, те женщины были нечестные, которые сами показывались, а особенно когда не сиживали дома. В праздники и в летнее время мужья бывали к ним снисходительнее. Жены и молодые девушки выходили гулять на луг. Там пели и качались на качелях, а матери между тем гадали дочерям в фортунку [319].