Праздники в Японии: обычаи, обряды, социальные функции

Таким образом, мацури — это прямое противопоставление будничной жизни, веселое времяпрепровождение. Так же вос-принимается праздник и другими народами, в частности европейскими. М. Бахтин писал: "Общим знаменателем всех карнавальных черт различных праздников является существенное отношение этих праздников к веселому времени" [6, с. 238].

Особенно бурно процесс ухода от религиозной первоосновы Праздника стал ощущаться во второй половине XX в., когда, по словам японского этнографа Макита Сигэру, произошла еще одна "большая перемена" в японской праздничной обрядности. Теперь не только среди зрителей, но и устроителей и участников мацури постепенно растет число неверующих. И для них мацури просто забава, игра (асоби) [112, с. 108].

Наблюдение Макита Сигэру в целом верно, но к нему необходимо сделать некоторые уточнения. Домашние и деревенские общинные обряды и праздники, такие, как Новый год, высадка рисовой рассады и т. д., служили как психологической потребности умилостивления духов, создания надежд на благополучный год, хороший урожай и пр., так и социальной потребности сплочения, эмоционального единения соответствующей ячейки общества — малой семьи, большой семьи, патронимии, сельской соседской общины.

Эти функции сходили на нет с утратой социальной значимости соответствующих ячеек, таких, как сельская община или патронимия, но семейное, родственное, соседско-квартальное и тому подобное значение некоторые из обрядов и праздников сохраняют и по сей день. В наибольшей степени такое значение, связанное прежде всего с семейно-родственными узами, не зависящими ни от социального слоя, ни от профессиональной ориентации, сохраняется за двумя праздничными комплексами: зимним — Новый год и летним — Обон, и именно к этим дням большинство японцев старается приурочить свой отпуск.

Пышные праздники, вышедшие на улицу в позднее средневековье, также выполняли свою определенную социальную функцию. Они служили задачам возвеличивания феодального государства, внушения идей незыблемости существующих порядков. После революции Мэйдзи эти праздники внешне остались теми же, но идейная нагрузка их изменилась. Теперь официальная пропаганда через праздники стремилась воспитать в рядовом японце приверженность к синто как патриотической, националистической надрелигии, а через синто с его культом императора, ставшим центральным, — преданность императорской власти и ее политическому курсу. В период Тайсё (1912–1925) и первые годы Сёва (1926–1988) храмовые праздники и в сельских местностях, и в городах пользовались особой популярностью и были очень многочисленны. Сельские общины и различные организации горожан оказывали очень большое содействие храмам в проведении мацури.

После поражения Японии во второй мировой войне в психологии и идеологической ориентации народных масс произошли серьезные изменения. И авторитет синто, и привлекательность всех традиционалистских ценностей значительно упали. В конце 50-х — начале 60-х годов многим казалось, что и традиционная религиозность, и приверженность старым обрядам, праздникам и прочим необыденным формам Поведения не только идут на убыль из года в год, но и что этот процесс необратим и будет развиваться далее.

Однако в 70-х годах и особенно в 80-х ситуация изменилась. Религиозность современного японского общества, как ее ни измеряй, по-прежнему невысока. На прямой вопрос о том, верят ли они в какое-либо божество или высший сверхъестественный разум, положительно отвечает менее ¹/₃ японцев, более ²/₃ отвечают отрицательно. В то же время если в 60-е годы процент верующих медленно, но неуклонно падал, то в 80-е годы это падение не только прекратилось, но и начался обратный, пусть очень медленный, исчисляемый долями процента в год, но все же несомненный прирост [98, с. 227]. Еще более явно стало возрастать число людей, лично себя считающих неверующими, но все же позитивно относящихся к идее религиозности. Так, если верующих христиан в Японии менее 2 % населения, то людей, положительно оценивающих идейную направленность христианства, — около 12 %. Примерно такое же соотношение, но с гораздо более высокими абсолютными значениями, наблюдается и во взглядах на синто и буддизм.

Хотя нельзя считать, что интерес к традиционной обрядности и к праздникам прямо и непосредственно коррелирует с религиозностью, но и здесь прослеживаются тенденции роста. В 50-е и 60-е годы наблюдалось сильное падение интереса к традиционным праздникам, особенно локальным, присущим маленьким городкам и деревням, не игравшим роли туристических аттракционов и зрелищ для посторонних. Праздничный инвентарь был заброшен и приходил в негодность, исполнять обряды не было особой охоты. Даже в Токио, по свидетельству одной из японских газет, в эти годы мацури практически "умерли", они оставались только в воспоминаниях людей старшего поколения [149, 04.05.1985].

В 70-е и особенно в 80-е годы положение меняется. Сейчас и горожане и сельчане охотно кооперируются для возобновления традиционных праздников, в складчину идут на значительные затраты для обновления старого и покупки дорогостоящего нового обрядового инвентаря. И что самое главное, наиболее активную роль в оживлении празднично-обрядовой деятельности начинает играть молодежь. 20-30-летние молодые люди рассматривают участие в традиционных праздниках как способ отдохнуть, восстановить личностные контакты, ощутить принадлежность к определенной общности, т. е. обрести то, что было утрачено в 60-е годы в период высоких темпов экономического роста.

Вряд ли можно однозначно оценить этот возобновившийся рост интереса к традиционной обрядности. С одной стороны, в нем могут проявляться настроения возрождающегося национализма, идеи исключительности и необычности японского национального духа. С другой стороны, в нем же можно усматривать и черты растущего протеста против прогрессирующей космополитизации и американизации японского повседневного образа жизни. Так или иначе, возрождение многих традиционных, еще недавно полузабытых и заброшенных обрядов и праздников — несомненная реальность современной Японии. По свидетельству журнала "Farming Japan", именно различные локальные праздники, чаще всего сельскохозяйственные, являются в последние годы притягательной силой для посещения горожанами родных деревенских мест [146, 1987, № 2, с. 38].

Праздники проводятся по определенной принятой форме, которая должна была якобы приблизить людей к их богам. Причем специфическая форма каждого праздника зависела от того, что люди хотели просить у богов. То есть в праздниках отражался один из способов, которым человек пытался обеспечить свое существование. Традиционный праздник состоял, как правило, из трех основных компонентов: приветствие божества, общение с ним и его проводы. Хотя отдельные исключения и имели место, но они не меняли общей картины. И несмотря на то что из мацури практически ушло религиозное содержание, такая форма их проведения остается и по сей день.

Эта троичная структура характерна для японских воззрений на божественные силы. Они представляются обычно разлитыми в природе. Храмы, священные изображения, фетиши и т. д. не являются местом постоянного пребывания божества; это лишь место, куда божество может временно снизойти благодаря обрядам его призывания и на время осуществления обрядов поклонения.

Для встречи божества делаются определенные приготовления. Приводят в порядок храм, подметают улицы, а место, предназначенное для божества, огораживают священной соломенной веревкой симэнава. В храме, на алтаре или на священном месте устанавливают ритуальную пищу и другие подношения божеству. Компонентами ритуальной пищи являются дары природы: рыба, моллюски, водоросли, овощи или фрукты. Эта пища готовится специальными людьми на "очистительном" огне с соблюдением определенных церемоний. Обычай подношения богам пищи основывается на вере, что боги являются живыми существами и могут пригодиться человеку.