Политическая история брюк

Несколько месяцев спустя начинается интенсивная дискуссия о юбке-кюлотах (или юбке-брюках). Эта инновация обязана своей политизацией прежде всего ее хулителям, среди которых есть и мужчины, и женщины. По мнению баронессы д’Азевиль, «отдельные дома моды решили, что надо идти в ногу с феминистским движением, освободив женщин от юбки — символа архаичного рабства, заменив ее „брюками", так теперь это называется <…>. Больше никаких мягких и обволакивающих линий, никаких длинных грациозных складок, делающих из женщины живую грациозную и очаровательную поэму. Забудем прямые юбки или юбки в складку, даже те некрасивые зауженные, которые носили прошлым летом <…>. И пожелаем, не пытаясь этого утверждать — уж слишком мода последних лет приучила нас к разного рода причудам, — чтобы это увлечение было краткосрочным и оставалось уделом очень небольшого числа людей» ^{478}.

Еще более реакционное высказывание мужчины, опубликованное в Mode illustrée, демонстрирует различные приемы драматизации:

Юбки-брюки ознаменовали колоссальный прогресс старой морали, выбрав своей мишенью определенные обычаи <…>. Адепты юбки-брюк стремятся не очаровать, а удивить. Они проявляют желание порвать с традициями своего пола, своей расы, своей страны <…>. Они требуют быть на равных с мужчиной не только в области костюмов, но и в других областях. После тоги и плаща адвоката, после шляпы из кожи и одежды кучера из козьих шкур… они теперь требуют себе брюки. Вот вам и феминизм. Теперь широкие штаны, блуждающая улыбка одалиски, персиянки <…>. Вот вам и иностранные авантюристы <…>. Те, кто освистывает этих выряженных травести, сами того не зная, совершают акт патриотизма ^{479}.

Мы видим здесь попытку удержать различия между полами в прежних границах. Под освистыванием, возможно, имелся в виду плохой прием, который оказывали манекенщицам, фотографируемым в общественных местах (на скачках и в парках). Звучат и более благожелательно настроенные мнения, которые рассматривают ситуацию с точки зрения спроса. По мнению Illustration, «эти Дусе, Редферны, Дреколлы готовы делать для своих клиенток широкие или прямые штаны, которые они сами захотят носить».

В своих мемуарах Поль Пуаре еще вернется к этому эпизоду. По его словам, он был убежден, что, несмотря на некоторые протесты со стороны ретроградов, время юбки-кюлотов придет: «Потребовалась неловкость Бешоффа, который, представив их на скачках, хотел, чтобы о нем заговорили, и эта попытка провалилась. Но юбка-кюлоты — вещь неизбежная, и мне кажется, что Америка вот-вот воспримет ее освобождающую формулу, которая откроет новые пути воображению творцов, в то время как мода на юбки топчется на одном и том же месте» ^{480}.

Линия Пуаре «Директория» предполагает отсутствие корсета, и это одна из самых больших новаций, благодаря которой он получает репутацию феминиста. Отметим, что юбка-кюлоты не обязательно предполагает исчезновение корсета, о чем свидетельствует реклама корсета Régina: «Будем ли мы носить юбку-кюлоты? Возможно! В любом случае она не исключает грациозность силуэта, если мы будем носить безупречный корсет Régina, этот шедевр эстетики <…>. Несмотря на мужественность этого костюма, давайте научимся оставаться женщинами и больше внимания уделять кокетливости в белье» ^{481}. Во всяком случае, модели Béchoff-David по-прежнему носят корсет.

Можно также обратить внимание на короткие волосы манекенщиц Пуаре, которые часто носят на голове повязки. Смелые цвета — красный, фиолетовый, зеленый, ярко-синий — противопоставляются «приглушенной» пастели, столь свойственной Прекрасной эпохе. С помощью цвета Пуаре наполняет женскую моду силой и смелостью. Отметим также, что цены на его одежду были ниже, чем у его славных предшественников. Но не будем слишком поспешно делать из него кумира и не забудем, что в 1910 году он придумал опутывающее тело платье, которое мешало ходить, ограничивая каждый шаг. Если посмотреть на эту одежду с точки зрения ее неудобства, то не надо забывать, что своим узким силуэтом, противоположным традиционному конусу, она участвует в узаконивании брюк — об этом свидетельствует сравнение, которое сделала Люси Деларю-Мардрюс в своей статье в Femina.

Поля Пуаре по праву связывают с новаторством 1910-х годов: платье, которое можно надеть без посторонней помощи, платье-мешок, юбка-кюлоты, бюстгальтер, пояс для чулок и прежде всего отсутствие корсета. Но он не будет следовать за примером Шанель, которую упрекает в том, что она создала «маленького недокормленного телеграфиста, одетого в черное джерси» ^{482}. Прообраз плоской и угловатой женщины-мальчика вызывает у него такую реакцию: «Так что, мадемуазель, по кому вы носите траур?» На этот вопрос Шанель якобы ответила: «По вам, месье» ^{483}. Действительно, несмотря на всю изобретательность, звезда Поля Пуаре идет к закату, в то время как звезда Шанель блистает тысячью огней.

До Безумных лет с их женщинами-мальчиками Прекрасная эпоха переживает интенсивные политические и вестиментарные перемены. Благодаря импульсу, который дало распространение велосипедов, женская одежда упрощается. Приобретает популярность всевозможная одежда с двумя штанинами. Нужно понимать, что Колетт с иронией говорит о своих подругах, которых она посещала перед войной, что они «вполголоса высмеивали папашу Лепина» ^{484}, поскольку префект полиции уже больше не представлял собой реальной угрозы. Развитие нравов сделало распоряжение 1800 года недействительным. К тому же появилась новая трудность, которую префект Дюбуа не мог предвидеть: новые вестиментарные практики, связанные с досугом и спортом, в среде буржуазии, в некоторых профессиях, в народе, или под влиянием парижской богемы, в моде, сокращают дистанцию между мужским и женским внешним видом, что усложняет задачу определения понятия травестии.

Глава VIII. «Мой костюм говорит мужчине: „Я на равных с тобой'»

Именно на рубеже XIX и XX веков феминизму удается политизировать вопрос внешнего вида. Этому благоприятствует контекст: в Великобритании, в США, в Германии на повестке дня стоит вопрос реформы женского костюма ^{485}. Изменения в этой области возможны во имя здоровья и пользы физической активности, но не без оглядки на парижскую моду, которая живет постоянным изобретением женской элегантности ^{486}. Как оправдать брюки с политической точки зрения? Женщины, которых теперь, не боясь отстать от времени, можно назвать феминистками, носят их начиная с 1880-1890-х годов. Их смелые требования вызывают споры. Затем, в первые годы нового века, Мадлен Пельтье формулирует собственную теорию вирилизации женщин, придав ей значительную интеллектуальную целостность.

Споры о маскулинизации костюма

Проповедников маскулинизации женского костюма ждут огромные трудности. Показательна в этом смысле фигура Мари-Роз Астье де Вальсейр (которая называет себя по-мужски: Астье). Она родилась в 1846 году, изучала медицину и зарабатывала на жизнь, публикуя статьи в газетах. В конце 1880-х годов она активизирует феминистскую деятельность: выдвигает свою кандидатуру на выборах 1889 года, поддерживает курсы гимнастики в светском благотворительном обществе для девочек, основывает Социалистическую лигу женщин, затем — Лигу освобождения женщин, создает профсоюз работниц швейной промышленности. Ее деятельность «во всех отношениях радикальная» ^{487}: она требует для женщин права голоса, доступа ко всем видам учебы и ко всем профессиям, равноправия в зарплатах. Именно в этот особенно бурный момент она проявляет себя в борьбе за рационализацию женского костюма. Она решает переодеться мужчиной, как и другая феминистка, скульптор мадам д’Эсток, которая носит короткую стрижку и фальшивую бороду, как и Мадлен Пельтье, которая чуть позже с легкостью выдает себя за мужчину и поэтому не требует у полиции никакого разрешения. Астье не только носит мужской костюм и требует вестиментарной свободы для женщин, но и обращается с соответствующим требованием к префектуре полиции (которая не удосуживается ей ответить), а также — посредством петиции — к депутатам. 1 июля 1887 года она требует от законодателей «отменить рутинный закон, который запрещает женщинам носить мужской костюм, вполне приличный, что о нем ни говори, и прежде всего бесспорно более гигиеничный, от имени тех женщин, которые не являются рабынями роскоши» ^{488}. В своем обращении она упоминает о женщинах, погибших в результате несчастных случаев с трамваями, пожаров и утоплений, поскольку были «предназначены умереть» из-за своей одежды.