Разговоры с зеркалом и Зазеркальем

«Воспоминания» С. А. Капнист-Скалон (1859) — это, напротив, записки совершенно обычной, не претендующей на исключительность (и не претендующей даже на писательскую роль) женщины.

«Автобиография» Н. Соханской (1846), написанная в форме писем к Плетневу (опубликована после смерти автора в 1896 году), — это один из первых опытов женской писательской автобиографии в России.

Проблема женщины как автора, писательницы занимает и создательницу весьма оригинального текста — очерка «Зверинец», написанного и опубликованного раньше текста Соханской, в 1842 году, — А. Зражевскую. Эссе Зражевской представляет собой соединение критического памфлета, дружеского письма и профеминистской женской писательской автобиографии.

Таким образом, избранные мной четыре произведения представляют собой разные типы женского повествования о жизни, с различной мотивировкой обращения к соответствующему типу текста. С другой стороны, все они созданы до того времени, когда в русской журналистике и критике открыто и активно стал обсуждаться так называемый «женский вопрос», что принципиально изменило социальный и культурный контекст, в котором существовали и творили женские авторы.

Sui generis: «Кавалерист-девица. Происшествие в России» Н. А. Дуровой

В 1836 году знакомец А. С. Пушкина Василий Дуров обратился к нему с просьбой способствовать публикации записок своей сестры Надежды Андреевны Дуровой. Пушкин согласился, даже не читая рукописи, так как был уверен в успехе подобного издательского проекта, ибо «судьба автора так любопытна, так известна и так таинственна, что разрешение загадки должно произвести сильное, общее впечатление» (письмо Пушкина В. А. Дурову от 16.06.1835) [320]. Чуть позже в переговоры с Пушкиным (сначала эпистолярные, а потом личные) вступила и сама Надежда Дурова. В результате отредактированный Пушкиным отрывок из Записок был опубликован во втором номере «Современника» за 1836 год с предисловием «Записки Н. А. Дуровой, издаваемые Пушкиным», где издатель напоминал о необыкновенной судьбе автора — женщины, которая под мужским именем участвовала в военных кампаниях против наполеоновской армии. Интригуя читателя, Пушкин писал о «тайне», которую «ныне Н. А. Дурова сама разрешает <в своих Записках>. Удостоенные ее доверенности, мы будем издателями ее любопытных записок. С неизъяснимым участием прочли мы признания женщины столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять сабли, владеют и пером быстрым, живописным, пламенным» [321].

Дурова, придя в ужас от этого предисловия, спрашивает Пушкина, нельзя ли изъять и уничтожить те листы, «где Вы называете меня именем, от которого я вздрагиваю, как только вздумаю, что 20-ть тысяч уст его прочитают и назовут» (письмо Пушкину от 7.06.1836) [322]. В качестве возмещения ущерба она предлагает поэту выпустить ее записки под названием «Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова», разделив с ней поровну предполагаемый доход.

В ответном письме Пушкин сообщает, что изменить ситуацию с журнальной публикацией уже невозможно, а по поводу книги и ее названия замечает, что «„Записки амазонки“ как-то слишком изысканно, манерно, напоминает немецкие романы. „Записки Дуровой“ — просто, искренне и благородно. Будьте смелы — вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое Вас прославило. Полумеры никуда не годятся» (письмо Дуровой от 10.06.1836) [323].

В конце концов Записки выходят под названием «Кавалерист-девица, происшествие в России» (ч. 1–2. СПб., 1836), изданные не Пушкиным, а родственником Дуровой Бутовским.

В чем суть описанного выше конфликта, или по крайней мере, недопонимания, которое возникло между Дуровой и Пушкиным?

Для Пушкина нежелание Дуровой включать свое имя в наименование Записок — это проявление робости начинающего автора; а стремление заслониться перифразами типа «амазонка» или «кавалерист-девица» — знак дурного или неразвитого литературного вкуса.

Но мотивировки Дуровой и ее нежелание называться своим подлинным, изначальным именем (и не просто нежелание, а ужас перед обнародованием этого имени) имеют, на мой взгляд, гораздо более сложную и глубокую природу. Чтобы понять их, нужно вспомнить, что предшествовало истории с публикацией Записок.

Легендарная личность своего времени, Дурова, уйдя в двадцатитрехлетнем возрасте из родительского дома, десять лет провела на армейской службе, выдавая себя за мужчину. Она участвовала во многих военных кампаниях, в том числе и в знаменитом Бородинском сражении 1812 года, получив в этом бою тяжелую контузию.

Знаменитая «кавалерист-девица» до конца своих дней носила мужской костюм и называла себя в мужском роде, что вызывало недоумение не только у обывателей. Так, заметные затруднения по этому поводу испытывал и А. С. Пушкин в описанном выше письменном и устном общении по поводу публикации Записок. В переписке с Надеждой Андреевной и ее братом Василием Дуровым он то стремится избежать половых дефиниций, именуя Дурову нейтрально «автор записок», то называет ее «Александровым» (под этим именем она служила в армии и прожила всю оставшуюся жизнь), а иногда словесно обыгрывает двусмысленность ситуации («Дай Бог Вам разбогатеть с легкой ручки храброго Александрова, которую ручку прошу за меня поцеловать») (курсив мой. — И.С.) [324].

Дурова в заметках «Год жизни в Петербурге или Невыгоды третьего посещения» описывает ситуацию их личной встречи с Пушкиным: «Впрочем, любезный гость мой приходил в заметное замешательство всякий раз, когда я, рассказывая что-нибудь, относящееся ко мне, говорила: „был, пришел, пошел, увидел“, Долговременная привычка употреблять „ъ“ вместо „а“ делала для меня эту перемену очень обыкновенною, и я продолжала разговаривать, нисколько не затрудняясь своею ролею, обратившейся мне уже в природу. Наконец Пушкин поспешил кончить и посещение, и разговор, начинавшийся делаться для него до крайности трудным. <…> Оканчивая обязательную речь свою, <он> поцеловал мою руку. Я поспешно выхватила ее, покраснела и уж вовсе не знаю для чего сказала: „Ах, боже мой! Я так давно отвык от этого“» [325].

Смешение гендерных ролей в собственном поведении и в восприятии ее окружающими было для Дуровой большой проблемой, которая обострилась в процессе издания записок в отношениях с издателями и читателями.

Записки, о публикации которых Дурова хлопочет в 1836 году, представляли собой описание ее жизни. Текст «рекомендовал себя» как автодокументальный: нарратор именовал(а) себя Надеждой Дуровой, рассказ начинался с описания детских лет в родительском доме, назывались подлинные имена родителей и родственников, а затем командиров и сослуживцев. Но на самом деле повествование балансировало между «поэзией и правдой», и автор выстраивал до некоторой степени беллетризированную версию своей жизни.

Наиболее заметны два момента жизни, подвергшиеся «автоцензуре» в изложении собственной истории: Дурова последовательно на шесть лет уменьшает свой возраст (в тексте Записок героиня убегает из дома в армию в неполных семнадцать лет, на самом деле ей было двадцать три года) и нигде даже намеком не касается того факта, что в реальности до своего бегства в армию она побывала в браке (вероятно, неудачном) и родила сына Ивана.

Автобиографическая версия, изложенная в Записках, делится на две части: рассказ о детстве — как мотивировка необычного решения «перестать быть женщиной» — и история привыкания молодого солдата к военной жизни, которая в конце концов переходит к собранию «новелл» из военного быта.