Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Так, в менее известном, чем четыре только что названных, анти-нигилистическом романе Маркевича «Марина из Алого Рога» (1873) не рисуется смерть или почти-смерть нигилиста. Вместо этого нигилистически настроенный персонаж показан здесь терпящим жизненный крах, не достигающим своих целей. Дочь наказанного правительством декабриста, Дина, мечтает отомстить за отца, выходит замуж по расчету, чтобы с высокой общественной позиции повлиять на политику, и постепенно заражается нигилизмом («…кроме простого мужика, все остальное у нас ложь и призрак!» [161] — говорит она), однако планы этой героини не реализуются (ее муж — на грани банкротства). С неудавшейся (искусственной) семейной жизнью Дины и князя Солнцева контрастирует брак Марины и графа Завалевского: Марина преодолевает нигилизм, в который она было уверовала, — ее будущий муж удерживает ее от самоубийства.

В отличие от Маркевича Клюшников «ослабляет» в «Мареве» (1865) обычные для антинигилистической литературы мотивы родового счастья. В этом романе нигилист (Владислав Бронский) почти гибнет, подобно его единомышленникам из многих других анти-нигилистических текстов (на дуэли в Лондоне разорвавшийся в его руках пистолет ранит его осколком стали в висок). При этом Бронский жертвует родовым бытием ради служения революции — польскому делу (он не хочет знаться с Юлией, беременной от него, — их ребенок погибает в дни Польского восстания). Противник же Вронского, Русанов, представляет собой отклонение от «сильной» схемы антинигилистического повествования. Попытка Русанова жениться на Инне срывается. Он остается холостяком. Нужно, впрочем, заметить, что Русанов продолжает род, если и не как отец, то все же как восприемник семейной традиции (в финале романа этот герой, добровольцем сражавшийся с поляками, принимает в наследство усадьбу своего умершего дяди). Существенно и то обстоятельство, что уже одна только приверженность Русанова семейно-родовым ценностям оказывается спасительной для него (раненный поляками, он выживает благодаря заступничеству Инны, в которую он влюблен).

Наконец, в «Панурговом стаде» (1869) Крестовского персонажи, олицетворяющие собой благо включенности в род, вообще отсутствуют (мы не берем здесь в расчет вторую часть дилогии Крестовского — роман «Две силы»), Крестовский обосновывает ценность рода в «Панурговом стаде» прежде всего апофатически, осуждая и наказывая тех, кто не видит спасения в семье [162]. Нигилист Полояров приживает от девицы Лубянской ребенка, бросает ее, она умирает; впоследствии полиция разоблачает Полоярова как автора ложного доноса. Студент Хвалынцев мог бы устроить семейное счастье с Татьяной Горевой, но бунтовщики-поляки сводят его с красавицей Маржецкой, ради которой он соглашается помогать повстанцам, не подозревая о том, что Маржецкая презирает его. При такой сугубо апофатической направленности текста его положительный персонаж противится тем, кто вредит семье, не на деле (не как родитель, resp. не как наследник рода), но на метауровне (как лицо, критикующее высказывания нигилистов о женщине). В разговоре с Татьяной Горевой позитивный герой «Панургова стада» Андрей Устинов обрушивается на авторов-нигилистов, призывающих к эмансипации женщин (по-видимому, речь идет о «Что делать?» Чернышевского и «Трудном времени» Слепцова), за то, что они не изображают родовую непрерывность:

2.2.3. Факультативные черты антинигилистического романа выводимы из конституирующей этот жанр апологии рода. Не будем перечислять все эти переменные признаки — упомянем только один из них.

Антинигилистический роман часто бывает националистическим (русофильским, с одной стороны, антипольским и антисемитским — с другой), расширяя тем самым проповедуемое им родовое начало до родоплеменного и компрометируя инородное. Но национализм здесь необязателен и явно вторичен: он может либо вовсе не проявлять себя в антинигилистической литературе («Отцы и дети», «Обрыв», «Зараженное семейство»), либо присутствовать в ней в идиосинкратической — для данного жанра, понятно, — комбинации (роман Маркевича «Марина из Алого Рога» — антисемитское и русофильское, но также полонофильское сочинение) [164].

2.2.4. После установления ценностно-смыслового инварианта, объединяющего внешне различные антинигилистические романы, первоочередным в их дальнейшем исследовании должен бы сделаться вопрос о том, каковы причины, обусловившие чрезвычайную популярность этого жанра именно в России (где он стал одной из примет ареально-культурной специфики), а не в какой-либо иной европейской стране. Решение здесь может дать только социопоэтика.

Отмена крепостного права в России (совпавшая с зарождением антинигилистической литературы) уничтожила социальный симбиоз, в котором пребывали помещик и его крепостные, порвала те квазисемейные отношения, которые институт крепостничества выдвигал на место общественных (между прочим, пресловутые помещичьи гаремы были естественной крайностью этой фамильярной социальности). Позднее русская культура, не терпевшая в своем развитии, как и всякая другая, дискретности, постоянно пыталась в стремлении к сохранению своих важнейших признаков вернуть себе в новой форме ту, подобную родству, социальность, которая была утрачена вместе с оглашением Манифеста об освобождении крестьян. Этот длительный компенсаторный процесс имел как практические следствия (будь то хождение в народ или сталинская коллективизация), так и сугубо теоретические (будь то надежда Герцена и др. на переход к социализму через сельскую общину или учение Н. Ф. Федорова, рассматривавшего всех отцов и всех сыновей как одного отца и одного сына, или философия семьи у Розанова, или эстетика Вяч. Иванова, верившего в то, что грядущее искусство будет «соборным» (хором, хороводом и т. п.), или ностальгия Бахтина по архаическому карнавалу, творившему коллективное тело) [165]. В этом же ряду стоит и антинигилистическая литература, которая компенсировала распад социального симбиоза, пережитый русским обществом в 1860-х гг., в культе рода.

Будучи ареально специфицирующим жанром, антинигилистический роман был продолжен в русской литературе, например, в позднем социалистическом реализме (ср. «Братьях Ершовы» Кочетова, где, с одной стороны, апологизируется рабочая династия, т. е. род, а с другой — компрометируются те, кто колеблет устои сталинизма) [166].

3. Отрицание отрицания отрицания

3.0. Роман Достоевского «Бесы» иногда включается его комментаторами в корпус антинигилистической литературы с некоторыми оговорками [167], но часто все же причисляется к ней безапелляционно [168]. Ниже мы постараемся показать, что какое бы то ни было отнесение «Бесов» к антинигилистическому жанру односторонне. Оно банализирует художественную логику Достоевского, превращает ее из ряда вон выходящей в явление семантико-эстетической нормы (и таким путем невольно приспосабливает сугубо оригинальный текст к массовому восприятию, которое в своей инертности ожидает того же от искусства).

Роман Достоевского отвергает не только нигилизм, но и антинигилизм, представляя собой тройную негацию, реализуя последнюю из возможностей, которые находятся в распоряжении кумулятивного отрицания по аналогии.