Малый народ и революция (Сборник статей об истоках французской революции)

Как и всякое крупное явление, работы Кошена имели предшественников. Таким предшественником, несомненно, был И. Тэн. В фундаментальном труде «Происхождение современной Франции» Тэн предложил многогранную картину Французской революции, не скрывая ее жестокости, даже кровожадности, в частности непрекращавшейся игры с отрубленными головами и другими отрезанными членами. А чего стоит высказывание одного из руководящих деятелей: «Политическое избиение должно быть достаточно обильным, чтобы прекратиться только после уничтожения 12–15 миллионов французов» (а все-то население Франции тогда было 25–28 млн человек). И все это в сопровождении речей в духе сентиментализма Руссо. Робеспьер, например, постоянно объявлял, что он плачет, и призывал слушателей плакать вместе с ним (никто не дал ему более точной характеристики, чем Пушкин: «сентиментальный тигр»).

Но Тэн пошел и дальше, вглубь феномена революции. В конце раздела своей книги, посвященного эпохе террора, он поместил очень интересную главу о «якобинском духе», где высказывает взгляд,

15

что в основе революции были совершенно особенная психология, особый тип людей. Он подмечает ряд особенностей этой психологии и подчеркивает ее сходство с «пуританской психологией», лежавшей в основе Английской революции. Это уже была (хотя и не сформулированная явно) постановка вопроса о фундаментальных чертах, присущих различным проявлениям феномена революции. Против книги Тэна была двинута тяжелая артиллерия (люди моего поколения узнавали из учебников, что его книга есть «реакция буржуазии, напуганной Парижской Коммуной»). Против Тэна выступил вождь либерального течения в истории Французской революции — А. Олар. Два года он читал курс в Сорбонне, а в заключение опубликовал книгу, посвященную критике Тэна. При этом он не только выступал против взглядов Тэна, но и ставил под сомнение его квалифицированность как историка (до появления этой книги Тэн был известен как философ и литературовед, а не историк). Этой «дуэли живого Олара и уже умершего Тэна» посвящена статья Кошена «Кризис истории революции», входящая в настоящий сборник. В ней он формулирует (частично опираясь на Тэна) свои общие взгляды. Но сверх того, он демонстрирует и другую свою черту как историка — поразительное владение материалом, всеми архивами, на которые ссылался или в которых работал Тэн.

Кошен, как я уже говорил, писал исключительно о Французской революции. Но главной заслугой его, как мне кажется, является то, что он отметил в ней черты, типичные для любой революции — и прежде всего, феномен «Малого Народа». Параллели здесь поразительны. Например, отрицание своего прошлого, признание лишь иноземных авторитетов.

16

Так, перед Французской революцией идеологи «Просвещения» трактовали все французское прошлое как сплошной мрак, дикость, варварство — а истинный «свет просвещения» видели в Англии, особенно в ее политической системе. Но явно дело было не в Англии: важно, чтобы это было не свое. Вольтер даже в качестве примера терпимости и цивилизованности любил приводить Китай — Китай, с его закапыванием в землю ученых, уничтожением книг, круговой порукой, системой утонченных пыток! Позже, в преддверии революции 1848 г., «младогегельянцы» в Германии взирали с восхищением на Францию и писали, что в Германии еще нет литературы (это после Гёте, Шиллера и всего течения романтиков!); в свою очередь, в России в эпоху «революционной ситуации» русские «нигилисты» (например, Чернышевский и его окружение) писали столь же пренебрежительно о русской литературе, объявляли Пушкина и Лермонтова слабыми подражателями Байрона, признавали некоторое значение Гоголя как сатирика (хотя со Стерном, например, он в сравнение не идет). А настоящую литературу видели в Германии — причем в лице Гейне и Бере (кто теперь помнит Бере?). Ну, а уничтожающе-пренебрежительные суждения о русской культуре, истории, самой душе русского человека — как блины пеклись у нас в 80-е гг. XX в. в преддверии кризиса 90-х гг.

Эти очевидные параллели, я думаю, очень облегчат современному русскому читателю чтение книги Кошена. Книга написана иногда несколько абстрактно, автор излагает общие концепции, не всегда иллюстрируя их конкретными примерами, а иногда бегло ссылаясь на факты, известные историку (подробной публикации документов посвящены

17

другие книги Кошена). Но для русского читателя никаких ссылок и не нужно — примеры в обилии известны ему из нашей новейшей истории, их и сейчас можно видеть. Например, когда Кошен ссылается на то, что Вольтер подымает на смех героическое прошлое Франции, читателю не нужно перечитывать «Орлеанскую девственницу» — достаточно вспомнить, как совсем недавно старались втоптать в грязь память о Великой Отечественной войне — «и победы-то не было, просто завалили трупами». Такой «смешной» был анекдот о старике, вспоминающем, как он воевал: «Ну и дурак! Не воевал бы, так теперь пил бы баварское пиво!» Или когда Кошен говорит о кампаниях «возмущения», «осуждения», которые по всей Франции подымал «Малый Народ», то нет необходимости восстанавливать их в деталях, достаточно вспомнить хотя бы грохотавшие по всему миру кампании против общества «Память». Или «инцидент в ЦДЛ» — кто сейчас вспомнит, что это такое? — а ведь тогда казалось, что земля дрожит от возмущения. Или когда Кошен рассказывает, как Конвент, как будто это о нем написано:

своими декретами разрушает хозяйственную жизнь Франции, то нам-то легче вспомнить, что писал в 1918 г. один из величайших экономистов XX в. Кондратьев сразу после захвата власти большевиками: «Всероссийский продовольственный съезд выделил из своего состава Совет десяти, чтобы он предложил Совету Народных Комиссаров оставить дело продовольствия вне политической борьбы, сохранить в этот

18

трудный момент уже налаженный аппарат продовольственных организаций», в результате чего 27 ноября этот Совет десяти был арестован, а затем, «когда всякая система продовольствия уже была смята, когда население сплошь да рядом, совершенно не получая хлеба, вынуждено было само доставать хлеб, большевики, в лице продовольственного диктатора на час Л. Троцкого (такого знатока в этой области!), издают жестокий приказ о расстреле на месте не подчиняющихся мешочников, которые виноваты разве только в том, что хотят есть, а им не дают». Еще мы можем вспомнить хотя бы серию реформ 90-х гг., которые за кратчайшее время, без войны или стихийных бедствий, разрушили экономику России.

Еще несколько десятилетий тому назад я открыл для себя работы Кошена — в те времена еще менее популярные среди историков, чем сейчас. Но до сих пор мне запомнилось чувство, испытанное при их чтении: как будто передо мной приоткрывалась какая-то тайна истории. Да собственно говоря, так оно и было; то, что произошло с тех пор в нашей стране, это вполне подтвердило. Надеюсь, что теперь, с появлением русского перевода, то же чувство сможет пережить более широкий круг любителей истории.

И. Р. Шафаревич

Философы

Доклад, сделанный на Шатобрианских чтениях 15 мая 1912 г.

Я хотел бы поговорить с вами о «философах» XVIII века; при этом я имею в виду именно их философию, а отнюдь не описание, как вы, возможно, думаете, их ужинов, очаровательных подруг, их ссор или успехов или перечень остроумных словечек. Что и говорить — это весьма неблагодарная работа, поскольку вся привлекательность и интерес для публики заключаются именно в этих аксессуарах. Чем была бы метафизика Вольтера без его острот, слава многих мыслителей без их переписки с женщинами, и чем были бы издания «Энциклопедии» без ее переплетов? Однако оставим переплет, эту красивую коричневую с золотом обложку, которую вы столько раз видели, и поговорим о самой книге, которую вы никогда не открывали; к тому же, благодарение Богу, это и не нужно, и вы заранее это знаете. За сто пятьдесят лет изменилось все, кроме философии, которая сменила лишь имя (теперь это называют свободомыслием) и восприятие которой изменяется так же мало от человека к человеку, как и от века к веку. Дидро-собеседник, Дидро-эрудит, бесспорно, был привлекателен и