Классное чтение: от горухщи до Гоголя

Изобразитьмир и понять, объяснитьего – вот две главные задачи первого поколения русских реалистов, великого треугольника (Пушкин – Лермонтов – Гоголь), а также Грибоедова с его единственным произведением. Они решают эти задачи в созданных почти одновременно уникальных, штучных произведениях: почти классицистической по структуре комедией, приобретающей трагические черты («Горе от ума»), исторической драмой-трагедией («Борис Годунов»), романом в стихах («Евгений Онегин»), поэмой в прозе («Мертвые души»), романом в новеллах («Герой нашего времени»), поэмой-петербургской повестью («Медный всадник»).

Пафосом очень краткой эпохи, первого периода русского реализма (от «Горя от ума» и «Бориса Годунова» до «Мертвых душ»), становится универсальный, всеобъемлющий гуманизм, интерес к конкретной человеческой судьбе, будь это император, казак-бунтарь, разочарованный дворянин, помещик или крепостной крестьянин, крупный или мелкий чиновник, простой офицер, преуспевающий художник или художник-неудачник, светская дама, девушка-горянка. Созданные писателями-реалистами характеры выстраиваются в длинный ряд, превращаются в типы и сверхтипы.

Этот новый взгляд на человека хорошо объяснил поэт и критик уже следующего XX века. «Россия XVIII века, особенно Россия екатерининская, победная и торжествующая, создала такую же победную и торжествующую поэзию. Русские люди екатерининского века были прежде всего созидателями. ‹...› Творцы государства и его силы – как должны были они преклоняться перед Творцом всего мира! И от „Размышлений” Ломоносова до державинской оды „Бог” непрестанно звучали в русской поэзии гимны щедрому и всемогущему Зиждителю.

Но волна напряженной деятельности постепенно спадала. Создатели России один за другим сходили со сцены: их роль была сыграна. Ими созданная, цветущая Россия от восхвалений Творца переходила к восхвалению творений. Здесь и заключена основная, первоначальная разница между Державиным и Пушкиным, который застал Россию уже созданную. Первый воспел Творца, второй – тварь; Державин – господина, Пушкин – раба; Державин – Фелицу-Екатерину, Пушкин – декабристов и горестную судьбу „бедного Евгения”» (В. Ф. Ходасевич. «Фрагменты о Лермонтове», 1914).

Первый период русского реализма, эпоха Пушкина и его современников-поэтов, Грибоедова, Лермонтова и Гоголя получил название Золотого века.Однако когда XIX столетие завершилось, рамки Золотого века расширились. Так стали называть всю эпоху от Пушкина и до Чехова.

Но и в этой, теперь уже почти столетней, эпохе прозаик Б. К. Зайцев увидит ту же ноту гуманизма, которую его современник, поэт и критик В. Ф. Ходасевич отметил у Пушкина: «Золотой век нашей литературы был веком христианского духа, добра, жалости, сострадания, совести и покаяния – это и животворило его. ‹...› Наш Золотой век – урожай гениальности» (Б. К. Зайцев. «Серебряный век»).

Путь русской литературы из глубины веков к Золотому веку нам предстоит проследить по главным произведениям-вехам в реке времен – от «Слова о полку Игореве» до «Мертвых душ».

«Слово о полку Игореве»

Книга-феникс: сгоревшая и воскресшая

«Рукописи не горят», – веско произносит герой романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» и восстанавливает, воскрешает сожженный автором роман. Этот афоризм не буквален, а символичен. В нем отразилась мечта художника о неуничтожимости творчества, вера в то, что написанное, пусть даже неизвестное современникам, все-таки кто-нибудь когда-нибудь прочтет.

Но в реальности рукописи горят. Иногда книги исчезают вместе с авторами. И мы можем только догадываться, сколько замечательных произведений погибло в катаклизмах, на которые была так богата русская история, особенно ранняя, а также недавно истекшего XX века.

Судьба «Слова о полку Игореве» – цепь случайностей, похожих на чудо. Читая эту маленькую великую книгу (в сборниках она занимает едва ли десять страниц), трудно представить, что на ее месте в истории русской литературы могла быть просто дыра, прочерк, пустое место.

Единственную рукопись «Слова», относящуюся, как считается, к XVI веку, обнаружил в конце XVIII века в ярославском Спасо-Преображенском монастыре страстный коллекционер, собиратель древних текстов Алексей Иванович Мусин-Пушкин (1744-1817). Она находилась в составе рукописного сборника.

Специалисты и литераторы сразу оценили находку как уникальную. Уже в 1797 году известный поэт XVIII века М. М. Херасков славит Баяна и незнаемого Писателя в своей поэме «Владимир»:

О древних лет певец, полночный Оссиян!

В развалинах веков погребшийся Баян!

Тебя нам возвестил незнаемый Писатель,

Когда он был твоих напевов подражатель.

Так Игорева песнь изображает нам,

Что душу подавал Гомер твоим стихам;

В них слышны, кажется мне, песни соловьины,

Отважный львиный ход, парения орлины.

Радость, однако, была недолгой. «Слово» не пощадила новая война.«Москва сгореть может, а с ней моя рукопись», – говорит писатель Кармазинов в романе Ф. М. Достоевского «Бесы». Достоевский издевается над самодовольным героем (его прототипом, увы, был И. С. Тургенев), для которого собственное произведение дороже великого города. Но именно так произошло со «Словом»! Найденная Мусиным-Пушкиным рукопись вместе с его библиотекой сгорела в 1812 году во время пожара Москвы. Таким образом, виновником утраты памятника отчасти был захвативший русскую столицу Наполеон.

К счастью, Мусин-Пушкин с помощниками успел сделать два важных дела. В 1790-е годы для императрицы Екатерины II была подготовлена специальная копия. В 1800 году появилось издание «Слово о полку Игореве» под измененным в духе классицизма заглавием: «Героическая песнь о походе на Половцов удельнаго князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским языком в исходе XII столетия, с переложением на употребляемое ныне наречие».

Таким образом, екатерининский список и первое издание – два источника, благодаря которым мы знаем «Слово».

Они отличаются друг от друга. Людям, которые готовили издание и делали список, пришлось разбить сплошной текст писца на слова и предложения, заменить некоторые буквы и расшифровать сокращения, то есть приспособить рукопись к языковым нормам XVIII века. В результате этой работы в «Слове» возникли так называемые темные места(неясные прочтения), над которыми уже два столетия ломают голову профессиональные филологи и энтузиасты-любители.

Об авторе «Слова» ни в самом произведении, ни в других исторических источниках не сказано буквально ничего. Анонимность обычна для произведений древней литературы, но «Слово», особенно для первых читателей, настолько выделялось на общем фоне («Уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности» назвал его А. С. Пушкин в неоконченной статье с характерным заглавием «О ничтожестве литературы русской»), что больше двух веков исследователи играли в две исторические игры.

Поклонники искали возможного автора среди современников описываемых событий. Круг претендентов оказался широк. Согласно разным гипотезам, «Слово» могли написать и сам князь Игорь, и его сын Владимир, и его дружинник, и киевский боярин Петр Бориславич, и множество известных и неизвестных князей XII века.

Однако уже в начале XIX века возникло скептическое направлениев исследовании «Слова». Скептики считали, что это – созданная в том же XVIII веке подделка, мистификация, подобная упоминаемым Херасковым древним песням псевдошотландского барда Оссиана, на самом деле написанным также в XVIII веке поэтом Дж. Макферсоном. Их даже не убедила обнаруженная позднее «Задонщина», памятник конца XIV века, повествующий о победе князя Дмитрия Донского над татарами и явно использующий некоторые мотивы и формулы «Слова». Скептики утверждали: неизвестный автор использовал именно «Задонщину» как образец для своей фальсификации.