Мемуары

— Я буду рада, — сказала я, — если мы закончим. Когда меня пригласили прийти сюда, то обещали, что тема дискуссии творчество, а не политика.

Но на самом деле это был настоящий трибунал. Что бы я ни говорила, все игнорировалось тремя людьми, участвовавшими в ток-шоу. Они задавали мне провокационные вопросы. Когда обсуждали олимпийский фильм, спросили, почему я не снимаю фильмы об инвалидах и почему показываю только здоровых, красиво сложенных людей. Не принимались к сведению мои аргументы, что не я отбирала участников, что их снимали с разных точек 30 кинооператоров и не моя вина, если атлеты выглядят тренированными.

Деловая дискуссия не смогла состояться: предубеждения моих собеседников были слишком велики. К такому повороту событий я не была подготовлена и попыталась, раз уж так получилось, уйти с достоинством. Часто я беседовала с противниками тогдашнего режима, иногда спорила, но всегда с пониманием относилась к инакомыслящим — в 1944 году назначила в собственной фирме руководителем отдела старого коммуниста. И когда за оскорбления фюрера он был арестован, взяла его обязанности на себя. Его звали Рудольф Фихтнер. Жаль, что в тот вечер он не мог быть в студии, тогда нападки госпожи Кречмер получили бы достойный отпор.

Последняя передача Хансюргена Розенбауэра была неудачной и для него. В прессе на следующий день можно было прочитать:

Так было напечатано в различных газетах, многим из которых я была не очень симпатична.

Мне сообщили, что на ЗГТ Кёльна во время трансляции ток-шоу было зарегистрировано две тысячи телефонных звонков. Такого не было никогда. Также сказали, что все позвонившие без исключения приняли мою сторону. Инге и Хорст, находившиеся во время передачи в моей квартире, рассказали, что через несколько минут после начала ток-шоу стали непрерывно раздаваться звонки знакомых и друзей, которые хотели говорить со мной. Они не поняли, что это был прямой эфир и я находилась в Кёльне.

Я получила огромное количество писем и телеграмм. До сих пор сожалею, что не в состоянии была на них ответить, это уникальные документы. Писали люди, которым как жертвам нацистского режима пришлось пережить муки концлагерей. Среди тысяч писем, полученных мною из Германии, Швейцарии, Австрии, нашлось одно-единственное, где меня ругали. Интерес к моей личности был так велик, что два известных издателя предложили тогда же опубликовать эти письма.

Разноголосица в прессе. В «Шпигеле» Вильгельм Битгорф провел параллели между «Нуба из Кау» и моими прежними фильмами. Свою статью он озаглавил «Кровь и мошонки». В ней он писал:

Мне пришлось только развести руками. То, что фотографии «моих» нуба напоминают СС, — до этого я бы не додумалась. Это означает, что стоит остерегаться при подводных съемках, как бы не сфотографировать «коричневых» рыб? Анализ Битторфа уже тем примечателен, что убежденные национал-социалисты были ведь расистами и никого не ставили рядом с белокурыми арийцами. Как же это соотносится с моей дружбой и любовью к черным нуба?

Таких «аналитиков», как Вильгельм Битторф, Сьюзен Сонтаг и иже с ними, чьи предубеждения не позволяли объективно оценить мою работу, было не слишком много. Вознаграждена я была не только звонками и письмами зрителей, осуждавшими выпавшее на мою долю «судилище над женщиной», но и внушительными статьями с фотографиями в иллюстрированных журналах, опубликованными уже после ток-шоу.

Предложение, которое мне сделал Рольф Гильхаузен — навестить нуба в Кау и запечатлеть все произошедшие с ними изменения для журнала «Гео» — доказало, что провокационное ток-шоу с треском провалилось. Хотя Гильхаузен работал на «Штерн», но его любимым детищем был вызванный им к жизни журнал «Гео».

Как ни заманчива была перспектива возвращения в Африку, но напряжение последней экспедиции было еще не полностью преодолено, я поклялась себе никогда больше не ввязываться в опасные приключения. Теперь я готовила новый проект, связанный с подводным плаванием, потому что, кроме Коллинза, теперь еще и Листу понравились мои снимки, и оба намеревались издать мой следующий альбом. А для этого не хватало материала. Эту работу я предпочитала новой экспедиции в Судан.

Гильхаузену удалось развеять мои сомнения, убедив, что время африканской экспедиции не помешает моей запланированной поездке. С нами отправится первоклассный журналист, который будет писать текст. А я смогу целиком посвятить себя фотографированию. И впервые у меня не будет финансовых проблем. Все это делало предложение весьма заманчивым. Пока раздумывала, пришло приглашение из Хартума. Друзья сообщили: ждет меня нечто «особенное», но не проговорились, что именно. Несмотря на подготовку предстоящей поездки к океану, я решилась немедленно вылететь в Африку. Только там я могла выяснить, состоится ли вообще новая экспедиция — в Судане это всегда под большим вопросом. Ну и, в конце концов, мне стало просто интересно.

В Хартуме

Как славно было вновь оказаться здесь хотя бы всего лишь на несколько дней. Друзья встретили в аэропорту, но никто не хотел говорить, зачем меня пригласили. Я поселилась в доме Инге и Норберта Кёбке. Еще во время нашей последней экспедиции они оказали нам неоценимую помощь. После бурных последних недель я наслаждалась чудесным покоем.

Пока все еще не было известия ни от Нимейри, ни от его сотрудников, и Абу Бакр не мог объяснить причину.

Сообщение пришло в самый неподходящий момент: президент Нимейри будет ждать меня через два часа. Когда позвонил господин Кёбке, я как раз была в плавательном бассейне Немецкого клуба. Вот ведь невезенье. Волосы мокрые, как же быть? Инге запихнула меня под фен, помогла одеться и помчала на машине к Дворцу народов, где меня уже ждали.

Когда я вошла — сердце ушло в пятки. Кроме Нимейри, собрался весь кабинет министров и съемочная группа. Президент обнял меня. Особенное, почти праздничное настроение царило всюду. По знаку Нимейри подали кожаную шкатулку, которую он медленно с улыбкой передал мне. Волнуясь, я подняла крышку и увидела на широкой шелковой розовой ленте орден.

Теперь напряжение у присутствующих спало, все засмеялись и начали говорить, перебивая друг друга. Пока я смущенно рассматривала орден, президент объяснил, почему суданское правительство наградило меня. Он с восхищением говорил о содержании и оформлении обоих альбомов, о том, что даже мусульманам можно показывать неодетых нуба, совершенно не задевая их религиозных чувств. «Поэтому, а также потому, что Судан стал вашей второй родиной, мы награждаем вас этим орденом». Словами «Мы все вас очень любим, да благословит вас Господь» закончил он свою речь.