Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней читать книгу онлайн
Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.
Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).
И. П. Смирнов
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
2.5.1. Сходно с «ВНИК» и вразрез с большинством других текстов «Вечеров…», окрашенных комически, «Страшная месть» («СМ») трагична — в ней, как и в развязке «ВНИК», обыденный мир разрушается (гибнет пан Данило, разграблен его хутор, колдун-отец убивает Катерину и ее ребенка). Эта сюжетная эволюция программируется в «СМ» такой начальной ситуацией, в которой сфере повседневного придаются признаки (то), (±а). Первый из них сосредоточен в мотиве спора между Данилой и его тестем — поведение колдуна таково, что оно ликвидирует право мужа распоряжаться женой и отвечать за нее. Спором обусловливается введение темы М (±а): Данило вступает в схватку с обидчиком, но отказывается от победы над инфернальным противником после заступничества Катерины за отца. Что касается представителя демонического мира, то он способен вызывать к себе душу Катерины, но не может завладеть ее телом. Эту неоднозначность m-признака, приписываемого демоническому миру, поддерживают добавочные мотивы: с точки зрения Данилы, колдун одновременно и свой (отец жены) и чужак, который живет по мусульманским обычаям. Существенно заметить, что колдун — это к тому же персонаж отсутствующий (он 21 год не был на родине и не видел дочери) и исчезающий (при выносе иконы на свадьбе в Киеве, «…зашипев и щелкнув, как волк, зубами, пропал чудный старик», 245), откуда получаем А (а0):
2.5.2. Дальнейшее развертывание текста приводит к тому, что выслеженный Данилой колдун заключается в подвал: А (±m) → А (m0), притом он теряет свою магическую силу, т. к. стены подвала сложены святым схимником, и обещает вообще отказаться от злодеяний и принять монашеский сан: А (а0) → А (-а). Но добыча ускользает из рук Данилы: М (±а) → М (а0); великий грешник бежит из подвала с помощью Катерины, которая обманывает мужа, отчуждает себя от него (М (m0) → М (-m)):
2.5.3. Свойственное концовкам гоголевских текстов перераспределение свободных признаков между различными мирами не является в «СМ» абсолютным финалом повествования. Смерть настигает и всю семью пана Данилы (так что А (m0) включается в М), и самого колдуна, гибнущего от руки всадника в Карпатах (М (ао) включается в А), но вслед за этими сценами дается «текст в тексте» (Tt) — легенда об Иване и Петре, призванная мотивировать ту кару, которую заслужил великий грешник:
2.6.1. Своеобразие «ИФШ» заключено в том, что здесь отсутствует описание A-мира, чем и объясняется незавершенность этого произведения, не исчерпывающего те логические операции, которые находились в распоряжении Гоголя [83]. Как и у Пушкина, романтический принцип иррефлексивного изображения реальности распространяется у Гоголя на организацию самого текста, который не равен себе, превращен во фрагмент. Но хотя A-мир и не показан в «ИФШ», тем не менее область обыденного в этой повести конструируется с помощью логических операций, общих для всех разделов «Вечеров…». Социофизическая сфера неоднородна, она пересекается со сферой трансцендентного, которая предстает в форме сна и мечты (ср. преследующий Ивана Федоровича комический кошмар будущей женитьбы). В начале повествования, однако, трансцендентное не обнаруживает себя = М (а0): Гоголь подчеркивает полную заурядность своего героя [84], его неспособность к мыслительной активности:
Книг он, вообще сказать, не любил читать; а если заглядывал иногда в гадательную книгу
<мотив приобщения будущему, потустороннему. — И.С.>
<потустороннее не несет в себе никакой информации. — И.С.>
Собственный же признак М-мира выступает в завязке «ИФШ» как негативный, причем тема М (-т) продублирована Гоголем несколько раз: учитель отнимает у Ивана Федоровича блин; пребывая в пехотном полку, герой не может распоряжаться имением, которым управляет его тетушка; его лугом владеет соседний помещик. Таким образом, повседневное в «ИФШ» инверсно по сравнению с повседневным в «НПР»:
2.6.2. В дальнейшем М (-m) трансформируется в М (m0) (отказ Сторченки вести переговоры о спорной земле со ссылкой на отсутствие дарственной записи), а М (а0) превращается в М (±а) (мечты Василисы Кашпоровны захватить луг в. обмен на женитьбу племянника; сон Ивана Федоровича о метаморфозах ускользающей от него и вновь возникающей повсюду невесты [85]):
2.6.3. Третий — подытоживающий — пункт сюжетного развития, прослеживаемый во всех других ранних текстах Гоголя, в «ИФШ» ликвидирован. Аннулирование A-мира осмысляется в рамках романтического сознания как дефектность текста, что упускают из виду те многочисленные исследователи, которые оценивают «ИФШ» в качестве уже реалистического произведения.
2.7.1. Наконец, «Заколдованное место» («ЗМ») находится в отрицательной корреляции с «СМ» (ср. объединяющую названия этих произведений парономазию «место»/«месть»), В заключающем «Вечера…» рассказе герой представлен владельцем такого пространственного участка, который способен к превращению и открывает доступ в инопространство = М (±m), но добыть клад деду вначале мешает отсутствие заступа = М (а0). Превращающейся, надевающей на себя, по словам Ю. М. Лотмана, маску обыденного мира [86], показана и чужая, волшебная действительность = А (±а), при этом ей предицируется пустой m-признак, коль скоро туда нельзя добраться обычным путем: знакомые предметы, на которые ориентируется дед (гумно, голубятня), появляются, чтобы исчезнуть:
2.7.2. После первой неудачи дед возвращается к своей будничной работе на баштане, не пытаясь более переходить в чужое пространство: М (±m) → М (m), но, ударив заступом по «проклятому месту», вновь попадает в чудесный мир, который теперь уже не обморочивает героя: А (±а) → А (а). Деду удается принести клад домой, но в котле он находит только сор; герой обладает и не обладает ценностью из инобытийной реальности (М (а0) → М (±а)):
2.7.3. В итоге дед обносит «проклятое место» на баштане плетнем и забрасывает его хламом, в буквальном смысле слова отгораживая свой мир от чужого. Если эту землю все же засеивали, то на ней вырастало
…такое, что и разобрать нельзя: арбуз — не арбуз, тыква — не тыква, огурец — не огурец… чорт знает, что такое!
Как видно, признак М (±а) возвращается A-миру (в результате метаморфоз человек не может взять с выморочного участка то, что ему требуется). Остальную же землю на баштане дед начинает сдавать в наем (мотив обмена) соседним казакам: