Психолингвистика

В итоге Вежбицкая предлагает следующее толкование:

X is bold

• Х- это персонаж, который думает примерно так:

• Я хочу сделать Y

• Я знаю, что, если я это сделаю, может случиться нечто плохое

• Я знаю, что другие люди могут подумать обо мне плохо

• Я не хочу не делать этого по данной причине [because of this],

• и, таким образом, Сделает Y

Из приведенных примеров видно, что ЕСМ используется для толкования смыслов с позиций говорящего и воспринимающего речь индивида. В последнем по времени варианте ЕСМ состоит из следующих основных элементов (русские эквиваленты приводятся по кн.: (Вежбицкая, 1999); мои пояснения выделены курсивом).

• Субстантивы (люди, животные, предметы): Я, ТЫ, НЕКТО/ЛИЦО, НЕЧТО/ВЕЩЬ, ЛЮДИ, ТЕЛО

• Детерминаторы: ЭТОТ, ТОТ ЖЕ, ДРУГОЙ

• Кванторы (указатели количества): ОДИН, ДВА, НЕСКОЛЬКО/НЕМНОГО, ВЕСЬ/ВСЕ, МНОГО/МНОГИЕ

• Атрибуты (характеристики лиц и предметов): ХОРОШИЙ, ПЛОХОЙ, БОЛЬШОЙ, МАЛЕНЬКИЙ

• Ментальные предикаты (действия, относящиеся к интеллекту и органам наших чувств): ДУМАТЬ, ЗНАТЬ, ХОТЕТЬ, ЧУВСТВОВАТЬ, ВИДЕТЬ, СЛЫШАТЬ

• Речь: СКАЗАТЬ, СЛОВО, ПРАВДА

• Действия, события, движение: ДЕЛАТЬ, ПРОИЗОЙТИ/СЛУЧИТЬСЯ, ДВИГАТЬСЯ

• Существование и обладание: ЕСТЬ (ИМЕЕТСЯ), ИМЕТЬ

• Жизнь и смерть: ЖИТЬ, УМЕРЕТЬ

• Логические концепты (слова, указывающие на отношение сказанного к реальному миру, причинные и тому подобные связи): НЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, МОЧЬ, ПОТОМУ ЧТО, ИЗ–ЗА, ЕСЛИ, ЕСЛИ БЫ

• Время: КОГДА/ВРЕМЯ, СЕЙЧАС, ПОСЛЕ, ДО, ДОЛГО, НЕДОЛГО, НЕКОТОРОЕ ВРЕМЯ

• Пространство: ГДЕ/МЕСТО, ЗДЕСЬ, НИЖЕ/ПОД, ВЫШЕ/ НАД, ДАЛЕКО, БЛИЗКО, СТОРОНА, ВНУТРИ

• Усилитель: ОЧЕНЬ, БОЛЬШЕ

• Таксономия, партономия (способ указания на отношения "выше–ниже" между родом и видом, целым и частью целого): ВИД/РАЗНОВИДНОСТЬ, ЧАСТЬ

• Сходство: ВРОДЕ/КАК

ЕСМ оказался сильным инструментом для описания тонких смысловых оттенков. В том числе с помощью ЕСМ можно обнаружить и описать сходства и различия между, казалось бы, очень близкими смыслами и соответствующими им словами в разных языках. Это открывает принципиально новые возможности для выявления таких различий, которые отражают те или иные культурно–зависимые формы "мировидения".

Обсудим эту тему подробнее.

Мы не без оснований склонны считать многие понятия, такие, как "друг", "родина", "судьба", "любовь", общечеловеческими. На "бытовом" уровне это и в самом деле так: все мы любим, дружим, страдаем, надеемся, оплакиваем ближних, рождаемся и умираем. Отсюда — как будто естественное предположение о том, что соответствующие понятия несут одинаковое содержание для всех говорящих, независимо от языка и культуры. Так ли это? И да, и нет.

С одной стороны, лингвисты и этнографы давно пришли к соглашению о том, что каждый язык адекватно обслуживает свою культуру. Соответственно если в культуре есть определенные реалии, то в языке есть эффективные способы эти реалии поименовать, обозначить. Это как бы аксиома современной гуманитарной науки. Но из нее, как из каждой аксиомы, должны вытекать следствия. Например: если в языке есть имена, обозначающие определенные культурные реалии, то их семантика может изучаться только при условии привлечения широкого культурного контекста.

Так, изучая русские слова, указывающие на отношения родства, следует иметь в виду, что в традиционной русской культуре существовали три вида родства. Это родство кровное, родство через узы брака (так называемое свойство) и родство через обряд крещения. Социально значимыми отношениями были также отношения между теми, кто родился в одной местности (земляки), служили в одном роде войск (например, морские офицеры были своего рода кастой), теми, кто вместе кончал какое–либо из известных учебных заведений (лицеисты Царскосельского лицея, "бестужевки" — выпускницы Бестужевских Высших женских курсов). Незнание этих реалий ведет к непониманию соответствующих слов.

Кстати, знаете ли вы, что значит покумиться? Кто такие сваты?

Однако долгое время внимание ученых занимали реалии и смыслы, скорее, экзотического плана, свойственные "далеким" от евро–американского ареала языкам и культурам: Японии, Индии, индейским и африканским племенам, северным народностям. Это и понятно: проще исследовать резкие отличия, чем нюансы. Разумеется, применительно к "далеким" культурам важно было избавиться от так называемого этноцентризма, т. е. от неосознаваемой привычки рассматривать другие культуры и важные для них смыслы сквозь призму своей культуры.

Тем не менее отдаем мы себе в этом отчет или нет, обычно при чтении и интерпретации текстов мы все–таки исходим, прежде всего, из традиций нашей собственной культуры — в данном случае культуры общеевропейской. Например, говоря о роке, долге или мести применительно к классической культуре Древней Греции, мы следуем традиции употребления соответствующих русских слов для передачи характерных для античной культуры смыслов. Аналогичным образом, обсуждая эстетику средневековой куртуазной литературы — рыцарского романа или песен трубадуров, мы употребляем слова любовь, поклонение, страсть и т. п.

Во многих случаях мы отдаем себе отчет в том, что, выражаясь таким образом, мы используем некие традиционные эквиваленты, которые при ближайшем рассмотрении могут оказаться довольно–таки ущербными. Все понимают, что в строке "И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет" слова страсть, роковой и судьба имеют иной смысл, нежели в русском переводе текстов греческих трагедий, поскольку употреблены в ином культурном контексте. Не без основания мы успокаиваем себя тем, что благодаря устойчивости самой традиции мы все же будем поняты лучше, чем если бы попытались ввести собственные термины для подобных понятий.

В то же время мы опираемся на традицию своего языка и культуры не только при анализе культур и языков, от которых мы отделены тысячами лет или верст, но и рассматривая современные нам феномены. В частности, для переводчиков художественной литературы просто нет другого пути. Сколько бы ни было в современном японском языке форм вежливости и способов выражения почтения, в русском есть только Вы и несколько оборотов наподобие господин профессор: нельзя же в переводе современного японского романа писать Ваше степенство или сударыня.

Правда, переводчик, в отличие от лингвиста, не обязан объяснять свои резоны. Если он чувствует, что выбрал "правильное" слово, то он с полным основанием может поступать в соответствии со своей интуицией. Лингвист находится в принципиально ином положении. Он обязан убедительно объяснить, почему он считает/не считает определенные смыслы эквивалентными/неэквивалентными.

Концепция Вежбицкой нацелена на то, чтобы показать, что многие якобы тождественные по смыслу слова (например, русск. дружба и англ, friendship, русск. родина и немецк. Faterland, англ. fear, русск. страх и немецк. Furcht и Angst) не являются таковыми, хотя, сравнивая русский язык с немецким или английским, мы остались в пределах культуры евро–американского ареала. Естественно, что при обращении к культурам иных ареалов трудности возрастают, часто становясь принципиальными.

Кратко очертим подход, предлагаемый А. Вежбицкой для анализа и сравнения семантики того, что она сама характеризует как "несравнимое" и "непереводимое".

Пусть некое слово А в английском языке выражает смысл К. Анализ текстов, в том числе и переводов, показывает, что традиционно используемое для передачи того же смысла русское (японское, французское и т. п.) слово В никоим образом не является точным смысловым эквивалентом А. Дело в том, что В выражает смысл К’, который не универсален, а специфичен для русской (соответственно японской и т. п.) культуры.