Эра Меркурия. Евреи в современном мире

Деньги были одним средством продвижения, образование — другим. Деньги и образование были тесно связаны между собой, но сочетались в различных пропорциях. По всей современной Европе считалось, что образование ведет к деньгам; только евреи почти поголовно полагали, что деньги ведут к образованию. Доля евреев в учебных заведениях, готовивших к профессиональным карьерам, была повсеместно очень значительной; доля детей еврейских торговцев была беспримерно высока. В Вене конца XIX века евреи составляли около 10% всего населения и около 30% учащихся классических гимназий. Между 1870-м и 1910-м годами около 40% выпускников всех гимназии центральной Вены были евреями; среди тех, чьи отцы занимались коммерцией, евреи составляли 80%. В Германии 51% еврейских ученых происходил от отцов-предпринимателей. Путь евреев из гетто вел через коммерческий успех к свободным профессиям.

Важнейшей остановкой на этом пути был университет. В 1880-х годах евреи составляли 3—4% населения Австрии. 17% студентов высших учебных заведений и треть студентов Венского университета. В Венгрии (5% населения) они составляли четвертую часть всех студентов и 43% студентов Будапештского технологического университета. В Пруссии в 1910—1911 годах их было менее 1% населения, но около 5,4% всех студентов и 17% студентов Берлинского университета. В 1922 году в Литве 31,5% студентов Каунасского университета были евреями (впрочем, благодаря государственной политике коренизации, продолжалось это недолго). В Чехословакии доля евреев среди студентов университетов (14,5%) в 5,6 раз превышала их долю среди населения страны в целом. При сравнении евреев и неевреев, занимавших схожее социальное и экономическое положение, разрыв уменьшается (хотя остается солидным); неизменно лишь то, что в большинстве стран Центральной и Восточной Европы количество неевреев, занимавших подобное социальное и экономическое положение, было чрезвычайно незначительным. В некоторых регионах Восточной Европы практически весь «средний класс» был еврейским.

Поскольку государственная служба оставалась в основном закрытой для евреев (а также по причине общего для евреев предпочтения самостоятельной занятости), большинство евреев-студентов избирали профессии, которые были «свободными», созвучными их меркурианскому воспитанию и, как выяснилось, совершенно необходимыми для функционирования современного общества: медицину, юриспруденцию, журналистику, науку, преподавание в вузах, искусство и «шоу-бизнес». В Вене на пороге нового столетия евреями были 62% всех адвокатов, половина докторов и дантистов, 45% сотрудников медицинских факультетов и одна четвертая всех преподавателей вузов, а также от 51,5 до 63,2% профессиональных журналистов. В 1920 году 59% венгерских врачей, 50,6% адвокатов, 39,25% всех работавших в частном секторе инженеров и химиков, 34,3% редакторов и журналистов и 28,6% музыкантов назвали себя евреями по вероисповеданию. (Если добавить тех, кто перешел в христианство, показатели значительно возрастут). В Пруссии 1925 года евреями были 16% врачей, 15% дантистов и четвертая часть всех адвокатов; а в Польше межвоенного периода евреи составляли около 56% всех частнопрактикующих врачей, 43,3% всех частных преподавателей, 33,5% всех адвокатов и нотариусов и 22% всех журналистов, издателей и библиотекарей.

Из всех дипломированных профессионалов, служивших жрецами и оракулами новых светских истин, вестники и глашатаи были наиболее меркурианскими, наиболее маргинальными, наиболее заметными, наиболее влиятельными — и в наибольшей степени еврейскими. В Германии, Австрии и Венгрии начала XX века издателями, редакторами и авторами большинства национальных газет, не являвшихся специфически христианскими или антисемитскими, были евреи (впрочем, в Вене даже христианские и антисемитские газеты иногда издавались евреями). По словам Стивена Беллера, «в век, когда пресса была единственным средством массовой информации, культурным или не очень, либеральная пресса была по преимуществу еврейской».

То же — чуть в меньшей степени — справедливо в отношении издательских домов, а также разнообразных публичных мест, в которых обмен известиями, пророчествами и редакторскими комментариями производился устно или бессловесно (посредством жеста, моды и ритуала). «Еврейская эмансипация» была, среди прочего, попыткой индивидуальных евреев найти нейтральное (или. по выражению Джейкоба Каца, «полунейтральное») общество, в котором нейтральные субъекты получат равный доступ к нейтральной светской культуре. Как маркиз д'Аржан писал Фридриху Великому (прося за Моисея Мендельсона), «Philosophe, являющийся плохим католиком, просит philosophe, являющегося плохим протестантом, о даровании привилегии [проживания в Берлине] philosophe, являющемуся плохим евреем». Быть плохим в глазах Бога совсем неплохо, поскольку Бог либо не существует, либо не заботится более о добре и зле. Для евреев первыми уголками равенства и нейтралитета стали масонские ложи, члены которых придерживались «веры, которая является обшей для всех людей, готовых оставить свои частные мнения при себе». Когда многие люди поверили, что единственная уцелевшая вера — та, которая является общей для всех людей, некоторые частные мнения превратились в «общественное мнение», а евреи стали специалистами по его формированию и распространению. В начале XIX века хозяйками самых влиятельных немецких салонов были еврейки, а евреи обоих полов стали заметной, а иногда и самой значительной частью «публики» в театрах, концертных залах, художественных галереях и литературных обществах. Большинство постоянных посетителей венских литературных кофеен — и большинство художников, чьи произведения там обсуждались, — были евреями. Модернизм Центральной Европы очень многим обязан творчеству «эмансипированных» евреев.

То же произошло и в науке (от scientia, «знание»), еще одной опасной меркурианской специальности, тесно связанной с искусствами и ремеслами. Для многих евреев переход от изучения Закона к изучению законов природы оказался относительно нетрудным и чрезвычайно успешным. Новая наука о личности (названная в честь Психеи, «Души» по-гречески, вечной жертвы жестокости Эроса) была делом почти исключительно еврейским; новая наука об обществе представлялась историку литературы Фридриху Гундольфу (урожденному Гундельфингеру) «еврейской сектой»; а многие старые науки, в особенности физика, математика и химия, очень много выиграли от притока евреев. По меньшей мере пять из девяти Нобелевских премий, полученных гражданами Германии в веймарские годы, были присуждены ученым еврейского происхождения, а один из них, Альберт Эйнштейн, стал наряду с Ротшильдом главной иконой современности. Вернее, Ротшильд остался именем, призрачным символом «незримой руки», а Эйнштейн стал истинной иконой — образом божества, ликом разума, пророком Прометейства.

Невиданный успех евреев в центральных областях человеческой жизни породил в начале XX века ожесточенные споры о его истоках. Некоторые аргументы и обвинения привычно включаются в труды по истории антисемитизма, однако предмет споров далеко выходил за пределы антисемитизма (в любом толковании). Хьюстон Стюарт Чемберлен, идеолог расизма и певец «вольного и верного» Тевтона, предложил несколько противоречивых, но влиятельных объяснений того рокового (и полностью «негативного») факта, что евреи стали «непропорционально важной и во многих сферах первостепенной составляющей нашей жизни». Во-первых, евреи от природы «обладали аномально развитой волей», которая и породила их «феноменальную гибкость». Во-вторых, их исторически сложившаяся вера не знала «отвлеченных непостижимых таинств», политизировала отношения человека с Богом, уподобила нравственность слепому исполнению правил и породила всеразлагающий рационализм, гибельный для вольного и верного Тевтона. И наконец, самое главное: «иудаизм и его продукт, еврей» несут ответственность за «идею физического расового единства и расовой чистоты» — ту самую идею, которая нравилась Чемберлену в Тевтонах и которую он призывал их защищать от еврейского засилья. Будущий пророк нацизма обличал евреев за изобретение национализма и нетерпимости. «Для них грех — понятие национальное, тогда как отдельный человек "праведен", если он не преступает "закон"; спасение является не нравственным искуплением личности, а возрождением Государства; нам трудно это понять».