Необычное литературоведение

Мифическое сознание неизмеримо сложнее. Оно группирует явления по сходным признакам и подчиняет их общему закону. Дриады — нимфы деревьев — становятся подвластными Пану, общему богу леса; Гефест, оставаясь богом огня, становится и начальником ремесел, связанных с его использованием, — кузнечного и гончарного. Множество безымянных духов ведало множеством болезней, теперь их заменяет и объединяет Асклепий — общий бог врачевания. А все эти отраслевые боги подчиняются главному из главных — Зевсу.

Внутри этой иерархии богов и божков устанавливаются достаточно сложные связи. Род человеческий отнюдь не единственный объект внимания и забот олимпийцев. Как в современном учреждении, где служащие заняты не только ведомственными делами, но своими собственными и повседневными; Ивана Иваныча премировали, а Петру Петровичу дали выговор, Семен Семенович уходит на пенсию, а Софья Яковлевна выдает дочку замуж, Григорьев «подсиживает» Сидорова, но тому ничего не страшно, он «входит в силу», — так и на Олимпе боги входят в житейски перекрестные отношения между собой. Вполне человеческие чувства владеют ими, они завидуют и мстят друг другу, мучаются ревностью, страдают от уязвленного самолюбия, борются за первенство.

Разумеется, не современные учреждения, а тогдашние установления были прообразом олимпийских порядков. Как Агамемнон в стане ахейцев перед Троей обсуждает важнейшие решения с вождями племен, так Зевс, предпринимая какие-либо развернутые акции, обращается к совету олимпийцев. Строй военной демократии, свойственный гомеровскому обществу, отразился в представлении греков об олимпийских порядках. Интриги и адюльтеры царских дворов в Микенах, Фивах, Тиринфе весьма похожи на хитросплетения жизни небожителей.

Но мир олимпийских божеств не был лишь зеркальным отражением земного мира, он был его обобщением. Каждое божество представляло собой собирательный образ явлений, которые оно олицетворяло. Боги были не просто главными администраторами своих ведомств, они как бы воплощали их в себе. Министр любви Афродита, осуществляя верховное руководство сердечными делами, сама была совершенством красоты. В Гефесте, ее неуклюжем супруге, обобщались умелость и изобретательность многих поколений кузнецов, гончаров, оружейников. Асклепий соединил в своем образе представления о могуществе врачебной науки.

Миф невозможен без обобщения, он сам по себе является обобщением. «Всякая мифология, — говорит Маркс, — преодолевает, подчиняет и формирует силы природы в воображении и при помощи воображения; она исчезает, следовательно, вместе с наступлением действительного господства над этими силами природы. Предпосылкою греческого искусства является греческая мифология, то есть природа и сами общественные формы, уже переработанные бессознательно-художественным образом народной фантазией».

Фантазия и воображение, без которых невозможно искусство, получили в мифотворчестве бурное и стремительное развитие. Оглянемся назад, и мы заметим, что воображение первобытного человека было ограничено рамками повседневности и носило в значительной степени прикладной характер. Охотник мог вообразить предстоящую охоту и воспроизвести в магическом обряде ее основные эпизоды, заканчивавшиеся гибелью зверя. Дальше дело не шло. Не то что недоставало фантазии, а не хватало для нее пищи. Мифология с ее сложными представлениями, опиравшимися на куда более сложные отношения, давала безграничный материал для фантазии. В эпоху собирательства и охоты воображение поневоле должно было развиваться в рамках, поставленных окружавшим человека бытием. Нельзя было вообразить Деметру, не зная земледелия, нельзя было представить себе Гефеста, не зная о кузнечном ремесле. В мифическую эпоху эти рамки были широко раздвинуты — усложнилась жизнь, и усложнилась фантазия.

В мифы включалась не только обожествленная действительность, но и мечты о будущих свершениях. Миф о Дедале и Икаре предвосхищал воздухоплавание, сандалии с крылышками — покорение расстояний, рог изобилия — действительное и всеобщее изобилие. Человек мечтал о власти над природой и этот смелый порыв духа запечатлел в мифах.

Знакомясь с мифами, все время поражаешься масштабности мечты и мысли, образов и обобщений. И конечно, гибкости и богатству человеческого воображения. Возникновение главных родов литературы — эпоса, лирики, драмы — произошло на мифической основе. Мы расскажем об этом позже, когда пойдет о них речь, а сейчас отметим, что первые литературные произведения, дошедшие до нас из глубины веков, были, как правило, созданы на материале мифологии. Это вполне естественно: письменность появилась позднее, ей предшествовал огромный по сравнительной протяженности период, когда возможно было лишь устное творчество. Мифы передавались по памяти из рода в род, от деда к внуку, приобретая все большую законченность и выразительность. Они рассматривались как священные предания о прародителях и покровителях племен и народов, им придавался культовый характер. И письменность, когда она стала возникать, вскоре же обратилась к мифам, запечатлевая их как наиболее ценное и важное для сообщения потомству.

Сюжеты и образы древних мифов оказались поистине бессмертными. Множество писателей неисчислимое количество раз воссоздавали их в своих произведениях. Исчезло мифическое мировоззрение, уступая место религиозному, а затем научному, а мифы продолжали жить в памяти поколений. Но теперь они стали уже внешностью искусства, а не его сутью. На новых путях человечества не было возврата к тем дорогам, на которых с людьми запросто встречались фавны и нимфы. И когда они спустя много веков снова возникли на страницах книг Возрождения, читатель видел в них лишь создания яркого поэтического воображения, а не те живые и милые существа, с которыми плясали и пели, веселились и грустили люди античности. Мифический сюжет стал канвой, по которой мысль и воображение ткали новый узор, не имевший иногда ничего общего с давним рисунком. Мифические образы преобразовывались в символ новых идей, будораживших человечество. Богоборчество Прометея, например, вдохновило многих поэтов на создание революционных стихов и поэм. В разные эпохи и в разных странах соответственно условиям места и времени изменялось содержание протеста. Под Зевсом, противостоящим Прометею, подразумевались то католическая церковь, то французский абсолютизм, то российское самодержавие.

Мифология находила применение и не в столь серьезных замыслах: она образовала условный язык лирики, где под вакхами и кипридами, нимфами и сатирами выступали живые адресаты стихов с их живыми взаимоотношениями. Лицейская поэзия Пушкина широко и вольно использует этот условный язык, который был хорошо знаком младшим братьям героев Аустерлица и Бородина.

Это одно из ранних пушкинских стихотворений. Мифологические иносказания в нем очень просты, но современный читатель, чтобы точнее уяснить их смысл, должен порой заглядывать в словарь.

Попутно замечу, что знать мифологию, хотя бы в пределах популярных изложений, необходимо каждому. Иначе смысл самых простых образов и иносказаний классической поэзии может ускользнуть от вас. Приведу смешной пример. Тринадцатилетним мальчишкой я вступил в спор с одной молодой дамой по поводу известных строк: