Мертвое «да»
Мертвое «да» читать книгу онлайн
Очередная книга серии «Серебряный пепел» впервые в таком объеме знакомит читателя с литературным наследием Анатолия Сергеевича Штейгера (1907–1944), поэта младшего поколения первой волны эмиграции, яркого представителя «парижской ноты». В настоящее издание в полном составе входят три прижизненных поэтических сборника А. Штейгера, стихотворения из посмертной книги «2х2=4» (за исключением ранее опубликованных), а также печатавшиеся только в периодических изданиях. Дополнительно включены: проза поэта, рецензии на его сборники, воспоминания современников, переписка с З. Гиппиус, письма к З. Шаховской и избранные страницы эпистолярного романа с М. Цветаевой. Орфография и пунктуация в основном приведены в соответствие с нормами современного русского языка.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Но очень скоро, мертвый, он поймет,
Что он, на самом деле, на погосте.
И что, пока не запоет труба,
Он обречен сносить воспоминанье,
Как поцелуй его коснулся лба,
Но возвратить уже не мог дыханья…
«Нам в этом мире все давно чужи…»
Нам в этом мире все давно чужи.
Мы чьи-то жмем бессмысленные руки,
Мы говорим, смеемся. Сколько лжи
И сколько в этом настоящей муки.
Но если раз, единый только раз
Мы наяву Тебя случайно встретим —
Толпа сомкнется и разделит нас…
Давно пора бы примириться с этим.
Лондон, 1932
«Уже не страх, скорее безразличье…»
Уже не страх, скорее безразличье —
Что им до нас, спокойных и серьезных?
Есть что-то очень детское и птичье
В словах, делах и снах туберкулезных.
Особый мир беспомощных фантазий
И глазомера, ясного до жути,
Всей этой грусти, нежности и грязи,
Что отмечает в трубке столбик ртути.
Прага, 1935
1. «Первая дружба — навеки…»
В. Волкову
Первая дружба — навеки,
Детские клятвы — до гроба…
Где ты теперь, мой друг?
Взрослыми стали оба,
Грустными стали оба,
Фронты, моря и реки
Нас разделили вдруг.
2. «Стоило ночи скакать на коне…»
Стоило ночи скакать на коне,
Дни проводить в пулеметном огне
(С Белыми, Красными) и на войне
Между Россией и Польшей…
Чтобы, домой, наконец, возвратясь,
Вдруг на себя бы рука поднялась!..
Так и не свиделись больше.
«Настанет срок…»
Настанет срок (не сразу, не сейчас,
Не завтра, не на будущей неделе),
Но он, увы, настанет этот час, —
И ты вдруг сядешь ночью на постели
И правду всю увидишь без прикрас
И жизнь — какой она на самом деле…
Berlin, 1935
«Неужели ты снова здесь?..»
Неужели ты снова здесь?
Те же волосы, рост, улыбка…
Неужели…
И снова смесь
Пустоты и тоски — ошибка.
Как-то сразу согнёшься весь.
Nice, 1934
«У нас не спросят: вы грешили?..»
У нас не спросят: вы грешили?
Нас спросят лишь: любили ль вы?
Не поднимая головы,
Мы скажем горько: — Да, увы,
Любили… как ещё любили!..
«Не эпилог, но все идет к концу…»
Не эпилог, но все идет к концу.
Мы встретимся, я очень побледнею.
По твоему надменному лицу
Мелькнет досада на мою «затею».
На мой приезд — бессмысленный приезд,
На то, что жить, как люди, не умею,
— Что за охота к перемене мест?
(…а если вариант: с ума сводящий жест —
Объятье грубоватое за шею?)
Prague, 1935
«Мы отучились даже ревновать…»
Мы отучились даже ревновать —
От ревности любовь не возвратится…
Все отдано, что можно отдавать,
«Но никогда не надо унывать».
(Придя домой, скорей ничком в кровать,
И пусть уж только ничего не снится.)
«До того как в зелёный дым…»
кн. Н.П. Волконской
До того как в зелёный дым
Солнце канет, и сумрак ляжет,
Мы о лете ещё твердим.
Только скоро нам правду скажет
Осень голосом ледяным…
«Не обычная наша лень…»
Не обычная наша лень —
Это хуже привычной скуки.
Ни к чему уж который день
Непригодными стали руки.
Равнодушье («ведь не вернёшь»),
Безучастие, безнадежность.
Нежность, нежность! но ты живёшь,
Ты жива ещё в сердце, нежность?
«Мы, уходя, большой костер разложим…»
Мы, уходя, большой костер разложим
Из писем, фотографий, дневника.
