Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы

В советском посольстве также знали о переговорах с Вольтатом.

«В ходе тайных и явных англо-германских контактов весной-летом 1939 г. Лондон пытался достичь соглашения с Германией, которое позволило бы консолидировать Европу, а Берлин пытался получить гарантии невмешательства Англии в дела Восточной Европы», — характеризует М. И. Мельтюхов попытки подготовки «второго Мюнхена» [592]. Оба варианта с точки зрения СССР представляли собой одно и то же: консолидацию Запада (империалистов) и экспансию их агрессивного авангарда к границам СССР. Но для Великобритании и Германии разница была существенной — кто станет гегемоном Европы, кто будет контролировать ее ресурсы и играть роль верховного арбитра в европейских делах, а значит и во всем мире.

Раз уж два претендента на мировое господство не договорились, дело было за третьим.

В конце июля Шнурре получил инструкции встретиться с советскими представителями и возобновить консультации об улучшении советско-германских отношений. Шнурре пригласил пообедать Астахова (в связи с отъездом Мерекалова он стал поверенным в делах СССР в Германии) и заместителя советского торгового представителя Е. Бабарина (представитель в это время тоже отдыхал). В неформальной обстановке ресторана Шнурре обрисовал этапы возможного сближения двух стран: возобновление экономического сотрудничества путем заключения кредитного и торгового договоров, затем «нормализация и улучшение политических отношений», включающая участие официальных лиц в культурных мероприятиях друг друга, затем заключение договора между двумя странами либо возвращение к договору о нейтралитете 1926 г., то есть к «раппальским» временам. Шнурре сформулировал принцип, который затем будут повторять его начальники: «во всем районе от Черного моря до Балтийского моря и Дальнего Востока нет, по моему мнению, неразрешимых внешнеполитических проблем между нашими странами» [593]. К тому же, развивал свою мысль Шнурре, «есть один общий элемент в идеологии Италии, Германии и Советского Союза: противостояние капиталистическим демократиям… Коммунизм в Германии искоренен… Сталин отложил на неопределенный срок мировую революцию» [594]. Советские собеседники дипломатично не стали возражать. Они тоже не знали сталинских неопределенных сроков. Согласившись с необходимостью улучшения отношений, советские дипломаты уточнили, что из-за прежнего недоверия «ждать можно только постепенного изменения» [595].

Время работало на СССР, торопиться нужно было немцам, и в этих условиях можно было добиться необходимых Советскому Союзу военно-экономических уступок. В условиях, когда Запад пошел на некоторые уступки, а немцы добиваются нейтралитета большевиков в их войне с Польшей, СССР мог выбирать.

Убеждая свое начальство в выгодности этой ситуации, Астахов предлагал «втянуть немцев в далеко идущие переговоры», чтобы «сохранять козырь, которым можно было бы в случае необходимости воспользоваться» [596]. Сначала Молотов осторожничал, телеграфировав Астахову: «Ограничившись выслушиванием заявлений Шнурре и обещанием, что передадите их в Москву, Вы поступили правильно». Но получить «козырь» в игре с Западом, а одновременно выторговать экономические выгоды у Германии было соблазнительно. И Молотов, посовещавшись со Сталиным, отправил новую телеграмму Астахову: «Между СССР и Германией, конечно, при улучшении экономических отношений, могут улучшиться и политические отношения. В этом смысле Шнурре, вообще говоря, прав… Если теперь немцы искренне меняют вехи и действительно хотят улучшить политические отношения с СССР, то они обязаны сказать нам, как они представляют конкретно это улучшение… Дело зависит здесь целиком от немцев. Всякое улучшение политических отношений между двумя странами мы, конечно же, приветствовали бы» [597].

Теперь можно было выводить советско-германские переговоры на более высокий уровень. Астахова принял Риббентроп. Германский министр поставил перед советским представителем альтернативу: «Если Москва займет отрицательную позицию, мы будем знать, что происходит и как нам действовать. Если случится обратное, то от Балтийского до Черного моря не будет проблем, которые мы совместно не сможем разрешить между собой» [598]. Риббентроп с гордостью писал: «я сделал тонкий намек на возможность заключения с Россией соглашения о судьбе Польши» [599].

Важно было соблюсти германское достоинство, что, по мнению Риббентропа, должно было побудить советских руководителей ухватиться за предоставившуюся возможность — берите нашу дружбу, пока даем. «Я вел беседу, не показывая, что мы торопимся» [600]. Молотов поймал немецкого коллегу на этой тактике и принял неторопливый темп переговоров. Это вполне соответствовало советским интересам. Но для немцев промедление было смерти подобно. 11 августа в СССР прибыла англо-французская военная миссия.

11 августа Сталин, обсудив сложившуюся ситуацию на Политбюро, дал добро на усиление контактов с Германией. Ему нужно было стимулировать таким образом западных партнеров. Пусть союзники знают, что им следует торопиться.

В августе и Великобритания, и СССР вели секретные переговоры с Германией за спиной Франции. Но о советских переговорах она знала. Французы «считали эти переговоры дипломатической тактикой, ведущейся с целью использовать их как средство давления на Париж и Лондон, чтобы привести их к заключению тройственного соглашения на советских условиях.

Другими словами, все было известно — и цели, и средства, и пути их достижения. Поражает только, почему, зная обо всем этом, Франция ничего не предприняла, чтобы предотвратить запланированный таким образом ход событий. Может быть, потому, что во Франции не знали коварства и злодейства Сталина?» [601], — недоумевает З. С. Белоусова.

Вот оно, оказывается, в чем дело. Все знали, но не верили, что Сталин позволит себе в отношении французов «злодейское коварство». В действительности французы, как и англичане, вовсе не считали Сталина джентльменом, да и сами давно вели себя не по-джентельменски. Они хотели натравить одного злодея на другого, не останавливаясь и перед коварством. Причины провалов политики — не в моральных сентенциях, а в ошибках при холодном и циничном расчете.

Расчет англичан строился на том, что Гитлер может договориться с Великобританией и не может с СССР. Расчет французов — на том, что Сталин может договориться с Великобританией и Францией, но не с Гитлером. Расчет Гитлера делался на то, что Запад не решится на войну, и поэтому важнее договоренность со Сталиным. Расчет Сталина строился на противоречиях между двумя группами империалистов. Заключить соглашение можно с теми, кто больше даст для СССР.

Меньше всего в расчет принимали позицию Польши. И это обижало польских политиков. Великие державы забыли, что маленькая, но гордая нация может парализовать их планы, чего бы это ей потом не стоило.

Военные переговоры в Москве, которые, как казалось Молотову, могли бы вытянуть из тупика политические переговоры с союзниками, зашли в тупик из-за проблемы прохода войск через Польшу. Как и в случае с политическими переговорами, в центре внимания оказался чехословацкий опыт. В 1938 г. СССР был готов оказать помощь жертве агрессии, но Красная армия не могла пройти на поле боя. Тогда Польша была частью прогерманской коалиции. Может быть, теперь все будет иначе?

Но нет. Поляки твердо встали на защиту своих границ против СССР.