Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 1. 1913-1933

1931-й, 1932 годы очень удачные для американских библиотек. Отдел редких книг Библиотеки Конгресса почти на 80 процентов состоит из книг, купленных в СССР. Среди них одна из первых русских печатных книг "Апостол" 1564 года, напечатанная в типографии Ивана Федорова. Книги и рукописи продаются за границу за бесценок. Уложение царя Алексея Михайловича, отца Петра I, продано за 45 долларов. Коллекция писем Петра I из библиотеки Николая II продана за два с половиной доллара.

С. И. Буденный, И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов. Начало 30-х годов

В декабре 1931 года Сталин в Кремле принял немецкого писателя Эмиля Людвига, автора биографий выдающихся личностей — от Бисмарка до Вагнера. На вопрос писателя: "Допускаете ли вы параллель между собой и Петром Великим, считаете ли вы себя продолжателем дела Петра?" — Сталин ответил: "Ни в коем роде. Я ученик Ленина. Что касается Ленина и Петра Великого, то последний был каплей в море, а Ленин — целый океан". Для Сталина Петр I — человек, который впустил в Россию иностранцев.

Вскоре Сталин активно продемонстрирует новый интерес к истории. Элементарный классовый метод сохранится, но отойдет на второй план. Сталин проявит интерес к личности в истории. Точнее, к определенным личностям. Первый в этом ряду — Иван Грозный. В 1937 году во время беседы с писателем Алексеем Толстым Сталин скажет: "Тема Ивана Грозного должна быть поднята на государственный уровень. Следует поменьше внимания уделять женолюбию Ивана Грозного. При этом надо дать правильную политическую оценку опричнины как средства борьбы и ликвидации оппозиции".

В 1931-м, в 1932-м параллельно с библиотеками выгребают музеи. Происходит все следующим образом. Создан ряд специальных государственных организаций, которые заняты системной продажей исключительно дорогих музейных экспонатов мирового уровня. Эти организации называются по-разному: Госфонд, "Антиквариат", "Международная книга". Работники этих контор приходят в музей, берут в кассе билет, надевают музейные тапки и идут с экскурсионной группой по залам. Они слушают, смотрят, записывают, переговариваются вполголоса. Через несколько дней в музей приходит бумага — выдать немедленно следующие экспонаты.

Никогда и никакие музеи не пострадали так сильно, как музеи Ленинграда и его пригородов при раннем Сталине. Несомненно, они были наиболее богатыми, но дело не только в этом.

Сталин всегда, на протяжении всей жизни, отличался особенным чувством к столице Российской империи. Сначала это обычный комплекс провинциала перед лицом Петербурга. Потом скверные воспоминания о Петрограде в октябре 1917-го. Его, Сталина, роль в момент переворота совершенно неприметна. Он не может тягаться с петроградской октябрьской славой Троцкого. Теперь, когда Троцкий выдворен из страны, Петроград, Ленинград остается Сталину вечным напоминанием о том, что его роль в новейшей российской истории более чем скромная, что он — не отец того термоядерного взрыва, который разнес в клочья жизнь великой страны.

Только в 1934 году, после XVII съезда партии, Сталин перестанет подчеркивать в документах свою должность "генеральный секретарь". Он будет просто писать "секретарь ЦК ВКП(б) Сталин". Правда, в 1934-м он официально возложит на себя одну дополнительную обязанность — в качестве секретаря ЦК он будет курировать Культпроп, то есть отдел культуры и пропаганды. До 1934 года Сталин занимается культурой не по должности, неформально.

В музеи спускают финансовые планы по реализации произведений искусства. Эти финансовые планы — практическое выражение выдвинутого лозунга "Музеи — рычаг социалистической индустриализации". Так как аппетит растет постоянно, а отдельные предметы для экспорта выбирать хлопотно, приходит мысль о том, что легче продавать сложившиеся музейные ансамбли целиком.

Эксперимент начался с продажи дворца княгини Палей в Царском Селе. Все художественное убранство особняка в количестве 11 тысяч 606 уникальных предметов продано антиквару Норману Вейсу за 48 тысяч фунтов стерлингов. То есть по 4 фунта за предмет. Предыдущий покупатель предлагал за содержимое дворца, которое представляло собой выдающуюся коллекцию французского искусства, 46 тысяч фунтов. Эта сумма не удовлетворила Наркомат внешней торговли. 48 тысяч сочли достаточными. В июле 1929 года Вейс выставил коллекцию на аукционе в Лондоне. Протесты бывших владельцев не смогли остановить распродажу. То, что не выбрал Норман Вейс, реализовывается на внутреннем рынке. Лишние музейные экспонаты, которые не уходят на экспорт, часто продают Ленинградскому отделению Акционерного общества "Отель". Подарки эмира Бухарского Николаю II — восточное серебро и золото — долго стояли в холле гостиницы "Европейская". Потом исчезли.

В 1928 году за музеи попытался вступиться секретарь Академии наук СССР Сергей Федорович Ольденбург. "Это нельзя назвать никак иначе, как оргией распродажи", — такие слова академик Ольденбург напишет к тогдашнему наркому иностранных дел Литвинову. Литвинов расстроен, но говорит, что сделать ничего не может. Ольденбург посетил секретаря президиума ЦИК СССР Енукидзе, а затем Калинина. Калинин сказал, что он категорически против, но ничего об этом не знает. Потому что отсутствовал. И почти не имеет влияния. Между тем успех с первой продажей целого дворца воодушевил. Уже разработан конкретный план полной продажи Павловского, Гатчинского, Строгановского и Александровского музеев.

Уполномоченный Совета труда и обороны и Наркомторга по Ленинграду пишет: "Мне крайне не хочется брать что-либо для отдельных продаж из Гатчины и Строгановского музея, так как я предполагаю, что эти два музея нам удастся продать целиком. Они должны будут пойти у нас в Америку".

Из дневника хранителя Гатчинского музея Балаевой: "Лежу, плохо с сердцем. Идет спешная работа по составлению списка экспорта".

Следующий в списке Павловск. Его предлагают за 40 миллионов рублей. От продажи под корень эти музеи спасло единственное соображение — на Западе может сложиться впечатление, неблагоприятное с точки зрения получения СССР дальнейших кредитов. Дело в том, что весь советский экспорт времен первой сталинской пятилетки и наполовину не покрывает закупки оборудования для нужд индустриализации.

Внешний долг увеличивается и требует новых кредитов. Советский экспорт напоминает ситуацию в домонгольской Руси. СССР вывозит лес, пушнину, лен и зерно. Ну, правда, еще нефть. С зерном ситуация особая. Разразившийся в начале 30-х годов мировой экономический кризис сбивает цены на хлеб. В этих условиях советское государство продолжает вывоз и продажу зерна по демпинговым ценам, то есть ниже низкого. Настойчивый экспорт зерна провоцирует чудовищный голод в СССР и продолжается, несмотря на этот голод. Продажа зерна дает мизерный процент валютной выручки. При этом половины зерна, проданного в 1932–1933 годах, хватило бы, чтобы накормить все голодающие районы.

В подобной экономической ситуации советское руководство не может рисковать западными кредитами и должно сохранять некоторое лицо перед Западом. Это спасло музеи, но только в определенной мере. В 1932 году из Александровского дворца в Царском Селе с детской половины ящиками и сундуками вывозят иконы, мебель, костюмы. Бильярд Александра III и бильярд Николая II забирают себе в Кремль. Сейчас в залах Александровского дворца декорации от фильма Глеба Панфилова "Романовы. Венценосная семья". Декорации любезно подарены музею. Павловск был продан наполовину. Уникальные гобелены из коврового кабинета теперь можно увидеть в Музее Поля Гетти в Лос-Анджелесе. Мебель — в Музее Галуста Гюльбенкяна в Лиссабоне.

С нефтяным магнатом и коллекционером Галустом Гюльбенкяном советская власть связана особыми отношениями еще с 1928 года. Тогда он вызвался помочь СССР, у которого были большие проблемы в торговле нефтью. Советский Нефтесиндикат удержался на мировом нефтяном рынке, Гюльбенкян получил с этого огромные дивиденды и плюс к этому полное доверие советских властей. Лично Сталину это человек должен был импонировать своей скрытностью. Продавая ему музейные шедевры, можно было быть уверенным в полной конфиденциальности сделки.