Загадка XIV века

Урбан обращался с прелатами бесцеремонно, не считаясь с их достоинством, лицо его становилось пунцовым, а голос — хриплым от гнева. Он грубо прерывал их возгласами «Чушь!» и «Заткнись!». Кардинала Орсини он называл sotus (полоумным) и чуть было не ударил кардинала Лиможского, но его остановил Роберт Женевский — оттащил и воскликнул: «Святой отец, святой отец, что вы делаете?». Урбан обвинил кардинала Амьенского, выступавшего в качестве посредника между Францией и Англией, в том, что он берет деньги от обеих сторон. Кардинал вскочил и с «невероятным высокомерием» назвал его святейшество «лжецом».

Уверившись в собственной непогрешимости, Урбан ввязался в мирские дела Неаполя и объявил, что королевство дурно управляется, потому что правительница, королева Джованна, — женщина, и пригрозил заточить ее в монастырь либо свергнуть королеву за неспособность заплатить Неаполю папский налог. Эта беспричинная ссора, которую папа не захотел прекратить, стала поводом для объединения его врагов.

Чувства людей, поднявших над собой Урбана, вероятно, должным образом описать нельзя. Некоторые думали, что власть сделала папу furiosus et melancholicus — «гневливым и меланхоличным», короче, сумасшедшим. Вспышки гнева и оскорбления перенести еще можно, но не лишение доходов и привилегий. Когда Урбан отказался возвращаться в Авиньон, как это планировалось изначально, наступил кризис. Вместо того чтобы попытаться потребовать от буйного папы подписания «акта капитуляции», кардиналы задумали сместить Урбана. Поскольку процедуры удаления папы за непригодность не существовало, решили объявить выборы недействительными, — дескать, они проводились во время народных волнений. Кардиналы и в самом деле были напуганы, когда избрали Урбана, однако решение о его выдвижении было принято еще до угрозы бунта.

Первые разговоры о недействительном избрании возникли в июле 1378 года. С помощью герцога Фонди из Неаполитанского королевства кардиналы принялись собирать воинское подкрепление. Тем временем вооруженные отряды римлян сплотились вокруг Урбана, поскольку тот завоевал их поддержку, отказавшись вернуться в Авиньон. Папа укрепил свои позиции, заключив мир с Флоренцией, и, к радости народа, отменил интердикт. Его посланник с оливковой ветвью сделал папство популярным у флорентийцев.

Кардиналы выехали из Рима в папскую летнюю резиденцию в Ананьи под охраной бретонских наемников Сильвестра Буда, бывшего с де Куси в Швейцарии. 9 августа они опубликовали обращение ко всем христианам: документ объявлял избрание Урбана незаконным, так как выборы понтифика проходили в обстановке, «опасной для жизни», под звуки «шумных и ужасных голосов». Кардиналы объявили папский престол пустующим и заранее опровергли оспаривание этого решения Вселенским собором на основании того, что собор может созвать только папа. В следующем манифесте они предали Урбана анафеме, назвали его «антихристом, изменником, тираном и обманщиком, избранным путем насилия».

Отречение папы являлось судьбоносным актом, и невозможно было представить, чтобы кардиналы предвидели раскол церкви. Скорее, они действовали в уверенности, что, выйдя всем составом из курии, заставят Урбана уйти в отставку или, в худшем случае, снимут его силой оружия. Отряд Буда, действовавший от их имени, в июле в вооруженном столкновении уже одержал победу над римскими защитниками Урбана.

Сначала кардиналы обратились за поддержкой к Карлу V. Все сведения, полученные королем Франции, говорили против Урбана, да и политические интересы Карла склонялись в том же направлении. Одиннадцатого сентября он пригласил на совещание прелатов, юристов и теологов и предложил им заслушать сообщения посланников от кардиналов. После двухдневных размышлений совет благоразумно посоветовал королю воздержаться от поспешного решения по столь «рискованному и сомнительному делу». Если совет и уклонился от решительного ответа, то во всяком случае проявил разумную осторожность, которой Карл не последовал. Хотя король не предпринял никаких резких движений, дальнейшее развитие событий указывает, что он, должно быть, намекнул на поддержку кардиналов, — и это стало его главной ошибкой.

Кардиналам никак не удавалось заручиться одобрением Парижского университета, и тогда они поехали в Фонди, во владения Неаполитанского королевства, и 20 сентября на конклаве избрали из своих рядов нового папу. Сложившиеся обстоятельства требовали сильного и решительного человека, и кардиналы сделали невероятный выбор. Человеком, которого в тот же день увенчали тиарой как Климента VII, был Роберт Женевский, «мясник Чезены».

Избрание антипапы неизбежно сулило распри; возможно, интересы папства продиктовали бы выбор, наиболее приемлемый для итальянцев. А вот избрание человека, которого боялись и ненавидели по всей Италии, означало вызов, почти такой же сумасшедший, как и поведение Урбана. Возможно, и сам XIV век был не вполне вменяем. Если критерием здравомыслия является личная корысть, свободная от предрассудков, то, по суждению Мишле, «ни одна эпоха не была столь естественно безумной». Коллегия кардиналов, в которой доминировали французы, не обращала внимания на чувства итальянцев, однако так боялась сокращения доходов в результате реформ, что даже три итальянских кардинала [15] молча согласились на избрание нового папы. Таков был результат авиньонской ссылки. Только циничный материализм позволил Роберту Женевскому занять престол святого Петра.

«О, несчастные люди! — восклицала Екатерина, выражая тем самым реакцию итальянцев. — Вы, кого церковь вскормила у своей груди, кого взрастила она в своем саду, как благоуханные Цветы, дабы вы, словно столпы, поддерживали Христа и, словно лампы, освещали мир и распространяли веру… вы, некогда ангелы на земле, вступили на путь дьявола… В чем дело? Мир разрушает яд себялюбия». Богатое воображение Екатерины, возможно, и было спутанным, но в нем чувствовалось почтение к великим церковникам и ощущение предательства. Врожденное здравомыслие святой, изменявшее ей, правда, в моменты экстазов, не позволяло Екатерине верить утверждениям кардиналов, что они избрали Урбана под давлением чрезвычайных обстоятельств.

Урбан и не подумал подать в отставку; вместо этого он за неделю сформировал новую коллегию кардиналов, а для защиты престола нанял отряд наемников под руководством одного из первых итальянских кондотьеров — Альбериго да Барбиано. Раскол дал Екатерине новую святую цель. «Настало время для новых мучеников, — подстрекала она Урбана. — Вы первый отдали свою кровь, какой же великий плод Вам достанется!» Поначалу так все и было. Силы Урбана одержали победу в сражении против соперника, армией которого командовали Сильвестр Буд и племянник Климента граф Монтье. Они отвоевали замок Святого Ангела и взяли в плен двух вражеских капитанов, в результате чего Климент вынужден был бежать из Рима и укрыться у Джованны Неаполитанской. Однако население было настроено враждебно, люди кричали: «Смерть антихристу! Смерть Клименту и его кардиналам! Смерть королеве, которая его защищает!»; поэтому Климент вынужден был уехать. Поняв, что в Италии пощады ему не будет, в апреле 1379 года вместе со своими кардиналами он вернулся в Авиньон.

Один папа и коллегия кардиналов в Риме, другой папа и коллегия кардиналов в Авиньоне… Раскол сделался ужасным и неопровержимым фактом. После войны, чумы и вольных рот он стал четвертым бедствием несчастного века. Выборы в Фонди прошли, и каждый король должен был определиться, чью сторону принять, кого выбрать — правителя или папу, с кем остаться — с папой или с народом. В ноябре 1378 года Карл V официально признал Климента и издал закон, запрещавший любому человеку в королевстве подчинение Урбану, будь то священник или мирянин. Он отверг постановления Вселенского собора, в защиту которых выступил Парижский университет, потому что не хотел решений, противоречивших интересам Франции. Университет вынужден был подчиниться.

Англия, пребывавшая в естественной оппозиции к Франции и французскому папе, оставалась лояльной Урбану; Шотландия, разумеется, приняла другую сторону. Фландрия, хотя и являлась феодом Франции, оставалась, по большей части, сторонницей Урбана, потому что граф Фландрии занимал в войне проанглийскую позицию. Император Карл IV вовремя скончался, и ему не пришлось принимать решения, однако его сын и наследник Венцеслав, недавно столь радушно принятый в Париже, объявил, что поддерживает Урбана, и увел за собой большую часть империи, за исключением некоторых территорий, таких как Эно и Брабант, примыкавших к Франции. Позицию нового императора одобрили Венгрия, Польша и Скандинавия, чем весьма разочаровали Карла V, поскольку он думал, что его решение привлечет других монархов и оставит Урбана в изоляции.