Две силы

Доктор Шуб не любил ни юмора товарища Медведева, ни его антисемитских шуточек, ни его самого. Но сейчас доктору Шубу было не до этого.

– Товарищ Берман пострадал – сотрясение мозга…

– Что вы говорите? – В голосе товарища Медведева слышалось столько радости и надежды, что даже доктор Шуб посмотрел на него с некоторым недоумением.

– Опасно? – с тою же надеждой в голосе спросил товарищ Медведев.

– Н-не думаю. Его спасла доска стола, иначе, конечно… Слегка повреждено плечо, но, в общем, ничего опасного.

– Для товарища Бермана, – как бы объясняясь, сказал товарищ Медведев, – это будет первый опыт. Я, вот, за Советскую власть уже восемь раз был ранен, сейчас девятый, ни черта, заживёт, больно только, чёрт его раздери, а что этот медведь?

– Бежал. Да ещё какого-то американца с собой прихватил. Взорван и горит аэродром.

Товарищ Медведев даже приподнялся, но со стоном опустился назад.

– Ну, это уж ни к каким чертям! Не мог же всё это сделать он один!

– В этом, я полагаю, и заключается проблема. Во всяком случае, товарищ Берман приказал поиски, я не знаю какие, прекратить и объявить город на военном положении.

– А какого ему чёрта с военного положения?

– Не знаю. Можно только констатировать, что у арестованного были сообщники здесь.

Товарищ Медведев посмотрел в потолок. Дело, конечно, пахло сообщниками. Сообщники в его, Медведева, учреждении!

– Товарищ Берман в полном сознании? – спросил он.

– Да, пока. Нужно опасаться потери сознания, на время, конечно.

– А что капитан Кузин?

– Не опасно. Перед ранением пил кумыс, это способствует заживлению кишечных ран.

– Та-ак, – сказал Медведев. – Не было печали, так черти накачали. Не хватило нам этого Светлова, вот теперь и расхлёбывай… Ну, пока, Эскулап Беркович…

Доктор Шуб собирался было покинуть палату, но в самой двери столкнулся с товарищем Ивановым. Лицо товарища Иванова, как всегда, не выражало решительно ничего, но самый факт его появления был тревожным симптомом.

– Ну, что ещё там? – раздраженно спросил Медведев.

– Так что, разрешите доложить, найден генерал-майор Завойко.

– Что это значит – найден? Пропал он куда-нибудь, что ли?

– На улице, без сознания.

– Жив?

– Жив. Ранений не обнаружено.

Товарищ Медведев посмотрел на доктора Шуба, то ли как будто в поисках сочувствия или объяснения, то ли с выражением окончательного недоумения. Но доктор Шуб только пожал плечами.

Самолёт с Еремеем и неизвестным человеком мчался над Алтайскими хребтами со скоростью около шестисот километров в час. Неёловский аэродром был, как гигантский фейерверк: догорали самолёты, пылал бензин, с чудовищным грохотом рвались бомбы, и легкая трескотня ружейных и пулемётных патронов почти не была слышна. Дом №13 по улице Карла Маркса горел, и все пожарные команды в Неёлове делали самоотверженный вид, что они его тушат. Серафима Павловна лежала в том же коридоре, что и Берман. Лежать ей приходилось на животе, характер ранения не позволял ни лежать на спине, ни сидеть на иных местах. В мечтах Серафимы Павловны проявленная ею инициатива и пролитая ею кровь открывали ей дорогу к каким-то ослепительным верхам “настоящей жизни”, а не то, что с каким-то Гололобовым в какой-то там мужицкой дыре…

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Дарья Андреевна и Дуня, обе и одновременно, висели на шее Еремея Павловича и ревели ревмя. Федя стоял около и всё утирал нос и глаза рукавом рубахи. Потапыч, как и всегда в последнее время, норовил как-то стушеваться. Валерий Михайлович не совсем верил глазам своим. По радио он кое-что уже знал о происшествиях в доме №13, но этот дом был на расстоянии около восьмисот километров. Еремей сумел как-то добраться до самолёта. Но как? Еремей был, по-видимому, в полном порядке, если не считать шишки на лбу, да и той в темноте не было видно.

– Ну, давайте, публика, в избу, – сказал Еремей, – тут замерзнуть можно, на нас обоих и нитки сухой нету.

Федя оставил в покое глаза и нос и поднял неизвестного человека, который всё ещё лежал без чувств. Население заимки, перебивая друг друга, засыпало Еремея вопросами.

– Завтра всё расскажу. Побил, там, кого из чекистов, вырвался на двор, тут вот этот человек помог, автомобилем высадил ворота. Потом мы на самолёт – и кончено. Приехали. Самолёт там, в озере, утоп. Понятно?

– Разойдись, ребята, по домам, – сказал какой-то степенный мужской голос, – жив и цел, завтра всё досконально узнаем.

– И Богу помолитесь, – сказал отец Паисий.

– Помолимся, батюшка, – ответил тот же голос.

Небольшая процессия двинулась в избу. Впереди саженными шагами шагал Еремей Павлович, с его платья, волос и бороды текла на землю ледяная вода. Сам же Еремей Павлович был в приподнятом настроении духа.

– Вот это, так, происшествия, доложу я вам, – гудел он. – Ежели бы не этот человек, пропал бы я ни за понюшку табаку. Ведь, вот, всегда добрая душа найдётся. Только, видимо, не нашей нации человек, как-то не совсем по нашему говорит, то есть по-русски, как-то не так.

– Дома расскажешь, Еремеюшка, – прервала его Дарья Андреевна, – ветер-то тут такой, застудишься…

– Когда ж ты видала, чтобы я застуживался?

– Ну, идём, идём.

– А баня-то готова?

– Готова, готова, идём скорей.

– Ты мне, Дарьюшка, бельё и всё такое приготовь, мы уж сразу в баню. А обо всём этом происшествии я уже сразу всем расскажу, а то, если поодиночке, языка не хватит.

– Раньше вот этого человека нужно посмотреть, – сказал отец Паисий, – кто его знает, что с ним случилось.

– Это правда, отец Паисий, – согласился Еремей, – вот, ей-Богу, только и думает человек, что о своей шкуре, а чтобы о ближнем своём… Мало вы меня, отец Паисий, учили…

В избе было тепло и светло. Неизвестного человека положили на лавку. Вода с него текла струями и образовывала лужицу на полу. При ярком свете двух ламп”Молния”, Валерий Михайлович разглядел, что неизвестному человеку было на вид лет за сорок. В его твердо очерченном и очень интеллигентном, но давно уже небритом лице не было ни кровинки. Костюм измятый, изорванный и мокрый был явно не советского происхождения. Отец Паисий послал обеих женщин за сухим бельём, а Федю – за какой то коробкой.

– У меня там, под образами, коробка такая, – отец Паисий показал руками размер коробки. – Аллюминиевая. Там всякие лекарства, живо, а то по шее получишь!

Федя довольно хмыкнул и исчез. Отец Паисий стал раздевать неизвестного человека. Валерий Михайлович и Еремей помогали ему. Неизвестный человек был всё ещё без чувств. Его тело оказалось всё в ссадинах, кровоподтеках и следах ожогов. Всё это было кое-как заклеено пластырем. Оба голеностопных сустава были опухшими. Всё тело носило признаки крайнего истощения.

– Пытали, – кратко пояснил отец Паисий.

– Это у них называется допрос первой очереди.

– Кажется. Без особенного пролития крови. Я кое-что понимаю и во врачевании тела человеческого. Полагаю, что особого вреда организму не принесено, только очень истощал человек.

Отец Паисий, придерживая рукой наперстный крест, приложил ухо к груди неизвестного человека.

Несколько минут в комнате царило полное молчание.

– Благодарение Богу, с сердцем всё в порядке.

– Тоже нужно сказать, – гулким шёпотом прогудел Еремей, – вёл человек самолёт, ночь лунная, и летим мы выше облака ходячего, я вижу – в лице ни кровинки, как скатерть. Я всё спрашиваю: “Выдержишь ли?” А он мне: “Нужно выдержать”. Очень душевный человек.

Дарья Андреевна просунула голову в дверь:

– Можно войтить?

– Тебе, матушка, можно, – сказал Еремей Павлович, – больной человек, что тут стесняться, вот помоги отцу Паисию, а мы с Валерием Михайловичем, значит, в баню!

– Вы, в самом деле, идите в баню, – после такого купанья и медведю простудиться можно. А мы тут с Дарьей Андреевной перевязку сделаем.