Пакт, изменивший ход истории

Заявление вызвало замедленную реакцию Кремля. На следующий день руководитель ТАСС Я. Хавинсон запрашивал мнение В.М. Молотова, следует ли дать информацию в печать о выступлении Ф. Рузвельта ^{863}. 12 февраля «Правда» на пятой полосе под рубрикой «В последний час» кратко сообщила, со ссылкой на американских корреспондентов и агентство United Press, что «около 4 ООО делегатов молодежного конгресса холодно встретили речь Рузвельта, особенно в той части, в которой он допустил выпады против Советского Союза». Никакого упоминания ни о диктатуре в СССР, ни о военном союзе с Германией.

В феврале же В.М. Молотов счел необходимым передать через полпредство в Лондоне правительству Англии специальное послание, назвав «смешным и оскорбительным… даже простое предположение, что СССР будто бы вступил в военный союз с Германией», понимая «всю сложность и весь риск подобного союза». Как был СССР нейтральным, так он и остается нейтральным, «если, конечно, Англия и Франция не нападут на СССР и не заставят взяться за оружие» ^{864}. В период советско-финской «зимней войны» 1939-1940 г. реальная угроза войны с Англией и Францией вынудила сталинское руководство пойти на мирные переговоры с Финляндией.

Разбирая вопрос о возможной тайной встрече Сталина и Гитлера нельзя не коснуться темы их общности как диктаторов — одной из популярных в мировой историографии. Авторы таких работ подчеркивают момент их взаимного влечения, в определенном смысле предопределенность сближения и сотрудничества между ними. Так, отечественный историк В.И. Дашичев, комментируя не подтвержденную документально версию встречи Сталина и Гитлера осенью 1931 г. на борту портового баркаса вблизи Поти ^{865}, писал: «Если рассматривать исторический фон 30-х годов, то многое действительно говорит в пользу того, что они могли стремиться к сближению друг с другом и к поиску общего языка» ^{866}. Гитлер, выступая 22 августа 1939 г. перед высшими военными чинами Германии, говорил: «Через несколько недель я протяну руку Сталину на общей советско-германской границе и вместе с ним займусь перекройкой карты мира» ^{867}.

С обострением международного положения Сталин, этот, по молотовской характеристике, «величайший конспиратор» ^{868}, максимально засекретил свои намерения в сфере международной политики. То тут, то там мы находим косвенные подтверждения тайных советско-германских контактов на уровне Сталин — Гитлер. А.М. Некрич, много занимавшийся советско-германскими отношениями в связи со Второй мировой войной (достаточно напомнить о его книге «1941. 22 июня» с критикой руководства Сталина, за которую он был исключен из КПСС и вынужден был эмигрировать), писал о непреходящей сталинской ориентации на Германию, которую он проводил «не прямо, а исподволь» ^{869}. А.С. Черняев, в бытность помощником М.С. Горбачева, в одной из докладных записок о пакте упоминает ссылки иностранной печати «на кое-какие документы насчет заигрывания Сталина с Гитлером задолго до 1939 года» ^{870}. В частности, Сталин действовал через свое доверенное лицо — советского торгового представителя в Берлине Д. Канделаки, неоднократно передававшего Я. Шахту, Г. Герингу и другим высокопоставленным немцам сигналы о готовности Кремля вступить в переговоры об улучшении взаимных отношений ^{871}. Недаром В.М. Молотов говорил при ратификации советско-германского договора о ненападении на Верховном совете СССР 31 августа 1939 г., что советское правительство «и раньше» желало улучшить политические отношения с Германией ^{872}. Все это находит подтверждение в воспоминаниях резидента советской разведки в Западной Европе В. Кривицкого «Я был агентом Сталина» ^{873}. Много интересного о каналах политических связей между Москвой и Берлином найдет читатель в книге члена-кррреспондента Российской академии наук Р.Ш. Ганелина о взаимоотношениях Сталина и Гитлера. Кстати, в своем многоплановом исследовании автор посвятил ряд страниц письму Э. Гувера государственному департаменту США и различным откликам на мою публикацию документа ФБР, дополнив их вдумчивыми соображениями, избегая, естественно, окончательного вывода ^{874}.

Так архивный документ ФБР, независимо от того, насколько он правдив, позволяет задаться вопросами о тайне, сопровождавшей советско-германские отношения до Второй мировой войны и с ее началом. В заключение снова сошлюсь на В. Дашичева: «Чтобы узнать правду, надо приглядываться к любым, даже самым невероятным, фактам и прислушиваться к любым, даже самым невероятным, мнениям» ^{875}.

Глава 15.

Как Г. Городецкий опровергает В. Суворова, или Ремейк «Фальсификаторов истории» (1948 г.)

«Жизненно важная задача»

Книга израильского историка Г. Городецкого «Миф “Ледокола”» ^{876} привлекла мое внимание в связи с работой над тематикой советско-германского пакта о ненападении 1939 года. Она представляет, по словам автора, «венец» его пятнадцатилетних усилий по изучению международных отношений 1939–1941 годов (с. 4) [67]. С посулом сказать нетривиальное слово в историографии Второй мировой войны. И — что примечательно: описываемые события рассматриваются под углом внешней политики Советского Союза, но фактическую основу книги составляют британские архивные материалы и литература при весьма заметном дефиците источников советского и постсоветского времени, даже официальных изданий документов.

Освещение вопросов, образующих тематику советско-германского пакта — предмета моего исследовательского интереса, сужено в «Мифе “Ледокола”» до предела, как это практиковалось в подцензурной советской историографии. Приходится напомнить о фактах и документах, опущенных его автором.

Странности «Мифа “Ледокола”» ^{877} обусловлены его предназначением обосновать особое историческое видение Второй мировой войны. Отвергая идею книги «Ледокол» В. Суворова — о том, что сталинский Советский Союз рассчитывал воспользоваться антизападным агрессивным потенциалом Германии для подрыва европейского капитализма ^{878}, Г. Городецкий поспешно, без должного внимания к причинно-следственным связям событий, переходит к своеобразно трактуемым обстоятельствам нападения гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. За отдельными «действительными событиями», которыми он оперирует, не видно глобальных явлений, исчезает исторический процесс как таковой.

Г. Городецкий старается добиться своего двояким образом.

Во-первых, игнорированием предпосылок и глубинных причин всеобщего конфликта в Европе и за ее пределами на том основании, что это уводит «далеко в сторону от действительных событий, приведших к войне на Востоке», то есть к нападению гитлеровской Германии на СССР (с. 13). Поиск исторической истины в рамках дипломатического аспекта темы противопоставляется кропотливой работе над выявлением «теоретических основ и идеологических корней» войны на Европейском континенте (там же), составной частью которой являлся ее восточный советско-германский фронт, такой работе, на которую решился В. Суворов. Вообще все изложение строится на антитезе войн мировой и советско-германской. В результате фактически реанимируется официальная советская концепция, сводящая суть Второй мировой войны по преимуществу к силовому противостоянию между социализмом и капитализмом — как «острому проявлению борьбы двух противоположных систем» ^{879}.