Гражданские войны

47. Тогда Цезарь не стал настаивать на своем решении; с трудом уняв кричащих, он сказал своим солдатам следующее: "Соратники, всегда ваши отношения ко мне были таковы, что ни в чем не может быть вам отказано мною. Я считаю, что солдаты нового набора были принуждены сражаться на стороне Луция; но я хотел спросить вот этих, неоднократно сражавшихся вместе с нами и теперь нами щадимых, что они испытали от нас, какой милости были лишены или чего большего ожидали от другого военачальника, когда подняли оружие против меня, вас и себя самих? Ведь все мои труды пошли на устройство колоний, в которых и они должны были иметь свою долю. Если вы позволите, я и теперь спрошу их". Но так как воины этого не позволяли, непрерывно прося Цезаря за солдат Луция, он сказал: "Уступаю вашему желанию: пусть вина их. будет отпущена без всякого наказания, если только в дальнейшем они будут держаться одинакового с вами образа мыслей". Воины обоих войск обещали это с криками благодарности по адресу Цезаря. Некоторым из них Цезарь поручил устроить у себя некоторых воинов Луция, всей же массе войска приказал разбить палатки там, где они стояли сначала, и жить в них до тех пор, пока Цезарь предоставит им города для зимовки и даст людей, которые устроят их в этих городах.

48. Сидя на трибуне, он вызвал к себе Луция вместе с римскими магистратами из Перузии. Явилось много сенаторов, много так называемых всадников, [494] все печальные и по виду резко изменившиеся. Одновременно с их уходом из Перузии город окружила стража. По их прибытии Цезарь поместил Луция у себя, а из остальных одних взяли к себе друзья Цезаря, других — центурионы: все были предупреждены, что должны оказывать прибывшим почет и вместе с тем негласным образом сторожить их. Жителям же Перузии, взывавшим к Цезарю со стены, он приказал явиться к себе, за исключением сенаторов, и когда они пришли, он простил их. Сенаторы же были тогда взяты под стражу, а немного спустя казнены все, кроме Эмилия Луция, который в Риме, во время суда над убийцами Гая Цезаря, открыто голосовал за их осуждение и убеждал делать то же и остальных, чтобы этим покарать нечестивое дело.

49. Перузию Цезарь решил отдать войску на разграбление. Но один из перузийцев, Цестий, слегка помешанный — он воевал в Македонии и с этого времени называл себя македонянином, — поджег свой дом и бросился в огонь; ветер, подхватив пламя, перенес его по всей Перузии, и она выгорела вся, за исключением только храма Вулкана. [495] Таков был конец Перузии, славившейся своей древностью и значением: в древности, при этрусках, она, как говорят, возникла в числе первых двенадцати городов Италии. Поэтому перузийцы почитали Юнону, [496] культ которой был распространен у этрусков. Когда победители получили одни лишь остатки города, они объявили своим отечественным богом вместо Юноны Вулкана. На следующий день Цезарь заключил мирный договор со всеми. Однако войско не переставало шуметь по поводу некоторых лиц до тех пор, пока они не были казнены: это были наиболее враждебно настроенные к Цезарю Канутий, Гай Флавий, Клавдий Вифиник и другие.

Таков был конец осады Луция в Перузии, и так окончилась та война, которая, как думали, должна была быть для Италии самой тяжелой и длинной.

50. Тотчас Азиний, Планк, Вентидий, Красс, Атей и прочие их единомышленники, имевшие войско далеко не малое — у них было до тринадцати обученных легионов и около шести тысяч пятисот всадников, — считая, что главой этой войны был Луций, отправились к морю в разные стороны: одни в Брундизий, другие в Равенну, третьи в Тарент; из них некоторые стремились к Мурку и Аэнобарбу, другие к Антонию. За ними следовали друзья Цезаря, предлагая им мир; но они не хотели отозваться на эти настойчивые предложения, в особенности пехотинцы: из всех них Агриппа убедил перейти к Цезарю только два легиона Планка, которые он застал в Камерии. Бежала и Фульвия с детьми в Дикеархию, [497] а из Дикеархии в Брундизий; при себе она имела три тысячи всадников, посланных начальниками сопровождать ее. Из Брундизия она и отплыла на пяти военных кораблях, вызванных ею из Македонии. Вместе с ней отплыл и Планк, из страха бросивший сохранившуюся у него часть войска: его воины избрали своим начальником Вентидия. Азиний же договорился с Аэнобарбом вступить в дружбу с Антонием: оба они написали ему об этом, стали подготовлять для него удобную высадку и собирать по Италии продовольствие, как если бы он тотчас же и должен был явиться.

51. Другое многочисленное войско Антония, находившееся в Альпах под предводительством Фуфия Калена, Цезарь решил присоединить к себе. В это время он уже начал подозревать Антония, но при этом думал или сохранить это войско для Антония, который пока все-таки был ему другом, или, если тот будет с ним воевать, присоединить к своему войску еще большую силу. Пока он все еще медлил и сомневался, как ему поступить, Кален умер. Цезарь счел это удобным предлогом и в том и в другом отношениях, отправился в путь, захватив с собою войско, он захватил также и всю Галлию и Испанию, бывшие подвластными Антонию. Фуфий, сын Калена, встревоженный всеми этими действиями Цезаря, сдал все без боя. Получив, таким образом, за один раз одиннадцать легионов войска и две большие области, Цезарь лишил власти начальников и, заменив их другими из числа своих приверженцев, направился в Рим.

52. Антоний на зиму еще задержал у себя явившихся к нему от ветеранов послов, скрывая свои намерения. Весной он, отправившись из Александрии в Тир, а из Тира на Кипр, Родос и в Малую Азию, узнал там о происшедшем в Перузии и за это порицал брата, Фульвию и более всех Мания. Фульвию он нашел в Афинах, куда она бежала из Брундизия; мать его, Юлию, прислал к нему из Сицилии на военных кораблях Помпей, к которому она бежала. Ее сопровождали самые знатные люди из приближенных Помпея: Луций Либон, бывший с Помпеем в свойстве, Сатурнин и другие; все они, стремясь к участию в великих предприятиях Антония, просили его, примирившись с Помпеем, взять его себе в союзники против Цезаря. Антоний ответил им, что за заботу о матери он благодарит Помпея и в дальнейшем за это еще отплатит ему; если он будет воевать с Цезарем, он возьмет Помпея в качестве союзника, если же Цезарь останется при заключенном с ним договоре, то постарается примирить с Цезарем и Помпея. Таков был ответ Антония. Цезарь по возвращении из Галлии в Рим узнал об отплытии послов Помпея в Афины, но, не имея точных сведений об ответе последнего, начал возбуждать получивших наделы ветеранов против Антония и приписывал ему намерение возвратить Помпея и вместе с ним изгнанных землевладельцев, землями которых они владели. Хотя большинство этих землевладельцев действительно бежало к Помпею, все же, как ни правдоподобны были эти подозрения, они были недостаточны для того, чтобы новые владельцы земли с готовностью выступили против Антония. Такую популярность создала ему слава, приобретенная при Филиппах. По числу вооруженных Цезарь мог считать себя сильнее и Антония, и Помпея, и Аэнобарба — под его начальством было до того времени свыше сорока легионов, — но он не располагал ни одним кораблем, не располагал и возможностью построить флот, так что опасался, как бы его противники, владевшие пятьюстами кораблей, не блокировали Италии и не вызвали там голода. Несмотря на имевшийся у него большой выбор девушек брачного возраста, Цезарь в письме к Меценату [498] просил его посватать за него Скрибонию, сестру Либона, свойственника Помпея, для того чтобы в случае нужды иметь путь к примирению с Помпеем. Осведомившись об этом, Либон в письме к своим домашним приказал дать согласие на эту помолвку. Цезарь под различными предлогами разослал в разные места подозреваемых им друзей и войска Антония; Лепида же с шестью наиболее подозрительными легионами Антония он отправил в порученную его управлению Африку.