Осада Будапешта. Сто дней Второй мировой войны

«Это Илонка, это Марианна, это Сари, это Амалия, это снова Илонка, это Магда, это Марта, это опять Илонка…» Мы все смеялись. На фото были девушки различных возрастов из разных слоев общества.

Жестом я спросил его, добился ли он их с помощью пистолета.

Новый взрыв смеха. Прежде чем Гриша успел ответить, Василий пояснил: «Немного хлеба, немного муки, немного сала и совсем чуть-чуть сахара».

Советское командование так и не сумело понять всех масштабов проблемы, даже несмотря на то, что оно вводило наказания, порой более жесткие, чем предусматривалось в любой армии Западной Европы. Здесь можно привести пример с Югославией. Руководство Коммунистической партии Югославии направило протест против актов насилия лично Сталину. Данные преступления считались особенно тяжкими, так как страна была союзником Советского Союза. Как вспоминал Милован Джилас, Сталин отклонил протест: «Неужели Джилас… не понимает, что солдат, прошедший тысячи километров через моря крови, огонь и воду, не захочет для себя немного развлечений с девицей или не стащит какую-нибудь безделушку?»

Однако самым печальным психологическим последствием массовых изнасилований стала дискредитация советской системы. Сам за себя говорит тот факт, что даже через полвека после того незабываемого чудовищного опыта в сознании людей укоренилось нечто, что заставляло их отказываться от личной ответственности за то, что случилось в истории страны до начала и во время Второй мировой войны. На любой вопрос о прямой или косвенной личной ответственности за судьбу венгерских евреев или участие Венгрии в разжигании войны в ответ тут же приводилось то, как вели себя советские солдаты, и следовал логичный ответ: «Мы тоже много страдали».

Но, несмотря на то что вышеприведенный опыт избавил венгров от ответственности на уровне личности, советская политическая система сумела навязать Венгрии ответственность на уровне всего общества. В своем дневнике Марай описывает то, что должно было начаться в 1945 г.: «Благодаря приходу русских еврейская проблема решена на долгое время вперед: евреи теперь свободны. Теперь нужно будет решить еще более сложную проблему, а именно освобождение неевреев».

Он одним из первых вынужден был признать то, что на самом деле никого и не думали освобождать. Вспышки антисемитизма в городах Кунмадараш, Озд, Мако и Мишкольц, зачастую инспирированные членами коммунистической партии, являли собой мрачное доказательство того, что ничего так и не удалось решить, что общественное и политическое освобождение так и не состоялось.

МЕНТАЛИТЕТ СОВЕТСКИХ СОЛДАТ ПО ВОСПОМИНАНИЯМ СОВРЕМЕННИКОВ

Было немало попыток проанализировать отличительные черты, ставшие причиной поведения советских солдат. Воспоминания очевидцев подчеркивают то, что советские солдаты были в гораздо большей степени подвержены крайностям, чем их коллеги из Западной или Центральной Европы. В Венгрии в результате войны и последовавшей за ней сталинской диктатуры более остро отпечатались негативные стороны, нежели жесты гуманности, продемонстрированные по отношению к народам оккупированных стран, спонтанность которых демонстрировала то, что советский солдат способен не только на жестокость, но и на проявление доброты на личностном и общественном уровне. Советские солдаты часто брали под свою защиту детей, а иногда и целые семьи. И в то же время советская армия депортировала в Сибирь десятки тысяч невинных людей. Для тех, кто оставался у них в тылу, устанавливались полевые кухни, и за это ничего не требовали взамен.

Будапешт стал первым крупным городом западного стиля, в котором советским солдатам после тяжелых боев пришлось столкнуться с теми удовольствиями, которые дает «буржуазная» культура. В Бухаресте и Белграде их принимали как союзников, а Варшава была полностью разрушена еще до их прибытия. Для многих из них санузлы, большие собрания книг и даже очки были новшеством. (Автор несколько преувеличивает «дикость» советских солдат и, косвенно, «цивилизованность жителей полуаграрной Венгрии. — Ред.)

Швейцарский консул Карл Лутц, который после попытки прорыва отправился на поиски представителей советского высшего военного руководства, вспоминал:

«Мы карабкались по выжженным огнеметами пространствам в длинном туннеле под районом Замка. А когда мы наконец прибыли в советский штаб, то попали в обстановку какого-то дьявольского шума. Офицеры праздновали победу и, смертельно пьяные, танцевали на столах. Мне был назначен в охранники украинец, но он сбежал на второй вечер».

Оккупация Красной армией привела к столкновению двух абсолютно разных культур. Венгры смотрели на немцев как на цивилизованных людей, способных на жестокие поступки. К представителям Советской страны они относились как к дикарям, которыми двигают самые благие намерения, с абсолютно чуждыми идеями о том, что касалось частной собственности, долга и ответственности.

Единственное, что советские солдаты знали о Западе, было то, что здесь на каждом шагу им придется сталкиваться с «буржуями», к числу которых они относили лю бого, у кого были часы, кровать и собственный очаг. Они часто не знали, как пользоваться современным туалетом, которые они называли «воровскими машинами» за то, что те при смыве «глотали» любую вещь, в том числе предметы, которые клали в них, чтобы охладить или помыть. (См. примеч. на с. 397. — Ред.)

Часам, большим и малым, придавали почти мистическое значение. Писатель Эндре Иллеш рассказывал историю о профессоре, который подружился с компанией молодых рядовых советских солдат и у которого другие солдаты украли часы. Друзья профессора немедленно отправились восстанавливать справедливость, и вскоре на его руке снова красовались часы, правда не его собственные. Очевидец того, как «освобождали» больницу скорой помощи, вспоминает:

«Неожиданно у входа появились двое советских солдат. Один… громко крикнул мне… чтобы я отдал ему часы и драгоценности, а другой в это время держал нас под прицелом автомата на боевом взводе. Они не проронили ни слова, пока женщина… не разрыдалась жалобно. Воин, который сам едва вышел из детского возраста, подошел к ней. «Не плачь», — приговаривал он, похлопывая ее по плечу. Затем он полез в карман и извлек оттуда двое наручных часов, которые сунул ей в руку. После этого он вернулся к своему занятию».

Прошли месяцы, и в будапештских кинотеатрах стали показывать хронику с Ялтинской конференции. Когда американский президент Франклин Рузвельт поднял руку, чтобы указать на что-то Сталину, на его запястье стали видны часы. И тогда сразу несколько шутников из аудитории принялись кричать: «Береги свои часы!»

Несмотря на склонность к актам жестокости, у советских солдат было множество табу. Одним из них было нанесение вреда детям. Здесь показательным является следующее воспоминание. Оно принадлежит мужчине, которому тогда было три года и которого советский капитан обнаружил в убежище вместе с дедушкой и бабушкой:

«Папа!» — позвал я его, приняв его по щетине за отца и решив, что тот вернулся домой с фронта. Капитан спросил остальных, что я сказал. Кто-то ответил на сербохорватском языке, и офицер расплакался. Он прижал меня к себе и заявил, что он учитель и у него ребенок тех же лет, показывал фотографию. Позже он постоянно носил нам еду. После прорыва он поставил у нашего дома охрану, чтобы нас защищать, а во время грабежей не разрешал никому из нас выходить на улицу».

Случай, который приводит Кишон, также является поучительным:

«Моя сестра Аги решила лично отблагодарить освободителей. Однажды вечером, вскоре после того, как немцы ушли из нашего района, она нарядилась в платье с глубоким вырезом и отправилась на ближайший советский командный пункт. Мы прождали ее полночи, сходя с ума от беспокойства. Она вернулась рано утром в хорошем настроении, рассказывая нам, как вежливо общались с ней русские. Они обнимали и кормили ее и дали ей еды, чтобы она взяла ее домой.