Император Александр I. Политика, дипломатия

Лорд Кланкарти отвечал, что он не может угадать мнения своего двора о предмете совершенно новом; но, по его мнению, опасно покидать законность для какого бы то ни было похищения. Меттерних, узнавши об этом разговоре, объявил, что не время еще поднимать подобные вопросы, а надобно дожидаться событий; но во французской газете, которая, как было известно, издавалась под русским влиянием, появилась статья, где говорилось, что государства твердо решились низвергнуть Наполеона, но не хотят вмешиваться во внутренние дела Франции, которая будет вольна избрать себе правительство, какое захочет.

Таким образом, если не был решен вопрос о Бурбонах, то вопрос о Наполеоне был решен окончательно, и это решение отнимало руки у него и у его приверженцев. Видели изнеможение Франции, недостаточность ее средств, видели невозможность успеха в борьбе с целой Европой — и тем более раздражались против человека, который требовал бесплодных усилий народных, который своим появлением поставил страну в такое опасное положение, который служит единственным препятствием для восстановления мира, для восстановления истощенных сил. И даже в случае успеха какая выгода? Ясно видно, что «Дополнительный акт» только временная мера, и победоносный император не будет долго обращать на него внимания. Положение Наполеона было тяжко: для своего поддержания, для получения средств к борьбе он постоянно должен был принимать меры, которые не соответствовали его характеру, его привычкам, связывали ему руки, унижали его в собственных глазах. Он должен был уступить идеологам, которых так не любил, над которыми прежде так смеялся; должен был дать им «Дополнительный акт», который, однако, удовлетворил очень немногих. Но его ждало еще новое унижение: он должен был дозволить демократическое движение, заискивать у черни.

24 апреля толпа жителей из департаментов, составлявших старинную Бретань, сошлась в Ренне и подписала акт, которым обязывалась поддерживать национальное дело, вооружиться для защиты свободы и императора. Наполеон сильно рассердился сначала на эту незваную и непрошеную бретонскую федерацию; но брат его Луциан, Карно и Фуше уговорили его признать ее и воспользоваться ее силами для борьбы с Европой. Движение, признанное правительством, быстро распространилось повсюду. В Париже пошли в федералы преимущественно рабочие из предместий, получивших кровавую известность во время революционных ужасов; Наполеон счел нужным заискать у них, поехал к ним, называл храбрыми патриотами, обещал им 40.000 ружей, сделал им смотр; федералы кричали: «Да здравствует император!» — но чаще и сильнее кричали: «Да здравствует нация! Да здравствует свобода!» Это возобновление революционных сцен и криков навело ужас на достаточные классы и увеличило их отвращение к правительству, вызвавшему эти сцены и крики. В провинциях движение было еще сильнее, крики еще яростнее; раздавались угрозы духовенству, дворянам, богатым. Марсельский гимн, смолкнувший двадцать лет назад, раздавался повсюду. Наполеон, раздраженный этими явлениями и еще более раздраженный сознанием собственной слабости, собственного унижения, складывал всю вину на Бурбонов, которые, по его словам, сдали ему Францию сильно избалованной. Говорят, будто он признавался, что если бы мог предвидеть, до какой степени он должен будет заискивать у демократической партии, то никогда бы не оставил Эльбы.

Напрасно также Наполеон надеялся, что освобожденная печать не будет ему опасна, что она бросится на Бурбонов, а его оставит в покое, потому что все дурное о нем уже сказано. Роялистские писатели открыто защищали Бурбонов и требовали их возвращения как единственного средства спасти Францию. Другие говорили, что так как союзники не хотят входить в сношение с императором, то будущая палата представителей должна отправить к ним депутацию и предложить им войти в сношение с нацией; мало того: в печати явились прямые вызовы к убийству Наполеона. В новую палату депутатов было выбрано очень мало бонапартистов. Между адресами к императору от избирательных коллегий, собранных к Майскому полю, многие отличались большою смелостью, сильно вооружались против деспотизма и беспрерывных войн первой империи; объявляли, что «Дополнительный акт» недостаточен; что нация ожидает полной либеральной конституции. Биржевой барометр падал низко: при известии о высадке Наполеона курс ренты понизился от 77 до 60 франков, 20 марта поднялся до 73 франков, но потом постепенно понизился до 55; банковые акции упали с 1.200 до 800.

Это падение биржевого барометра предвещало приближение войны. В «Венской газете» явился доклад комиссии, составленной из представителей восьми государств, где помещены были возражения насчет того, что иностранные государства не имеют права вмешиваться во внутренние дела Франции и низвергать государя, принятого нацией. «Государства знают очень хорошо правила, которыми должны руководствоваться в отношениях своих к стране независимой, и не станут вмешиваться в ее внутренние дела, назначать ей форму правления, давать ей государей согласно с интересами или со страстями ее соседей. Но они знают также, что свобода нации — переменять свою систему правления — должна иметь пределы, и если иностранные государства не имеют права предписывать употребление, какое она может сделать из этой свободы, то они имеют право протестовать против злоупотребления, какое она может позволить себе на их счет. Государства не считают себя вправе навязывать Франции правительство; но они никогда не откажутся от права препятствовать тому, чтоб под видом правительства во Франции не образовался источник беспорядка и разрушения для других государств. Уничтожение правительства, которое хотят теперь восстановить, было основным условием мира с Францией. Вступая в Париж, государи объявили, что никогда не вступят в мирные переговоры с Бонапартом. Это объявление, с восторгом принятое Францией и Европою, повело к отречению Наполеона и конвенции 11 апреля».

Комиссия выставляла на вид, что французы, если бы даже при восстановлении Наполеона они действовали свободно и единодушно, этим восстановлением уничтожали Парижский договор и объявляли войну союзникам, возобновляя те самые отношения, какие существовали до вступления союзников в Париж. Против этого существовало возражение: между положением союзников и Франции в 1814 и в 1815 годах большая разница: в 1814 году Наполеон не предлагал мира на тех условиях, на каких был заключен мир Парижский; теперь, в 1815 году, Наполеон предлагает точно такой же мир: на каком основании союзники отвергают его? Только из оскорбленного самолюбия, зачем Франция восстановила то правительство, с которым они прежде не хотели вступать в мирные соглашения?

На этот вопрос комиссия отвечала очень нелестным изображением Наполеона для показания, что с таким человеком нельзя никогда входить в мирные соглашения: «Человек, который пожертвовал миллионами людей и счастьем целого поколения системе завоеваний, причем кратковременные перемирия делали систему еще тягостнее и ненавистнее; который, утомивши счастие безрассудными предприятиями, вооруживши против себя целую Европу и истощивши все средства Франции, был принужден наконец оставить свои проекты и отречься от власти; который в то время, когда европейские народы предавались надежде продолжительного спокойствия, замышлял новые перевороты и овладел покинутым троном, овладел посредством двойного воровства в отношении к государствам, слишком великодушно его пощадившим, и в отношении к правительству, низвергнутому самою черною изменою, — такой человек не представляет Европе другого ручательства, кроме своего слова. После пятнадцатилетнего жестокого опыта, кто будет иметь смелость принять это ручательство? Мир с правительством, находящимся в таких руках, будет состоянием неизвестности, беспокойства и опасности. Государства должны будут постоянно держать войска свои наготове; народы не воспользуются никакою выгодою настоящего мира, они будут подавлены налогами всякого рода; доверенность не установится нигде; промышленность и торговля будут находиться в самом печальном положении; не будет ничего постоянного в отношениях политических: чувство недовольства овладеет всеми, и каждый день Европа в тревоге будет ждать взрыва. Открытая война, разумеется, предпочтительнее такого положения».